Персональное чудовище
Шрифт:
Дима налил себе виски, добавил льда. Закупорил горлышко пробкой. Поболтал напиток и пригубил. Полная бесстрастность и спокойствие были написаны на его лице. Лишь только подрагивающая щека выдавала напряжение. Едва незаметное, но от этого еще более гнетущее…
— Да уж лучше стриптиз, — пробормотала Соня.
А когда Дима сжал кулаки на столе и чуть подался вперёд, Соня неосознанно отпрянула от экрана.
— Что ж, Софья, это твой выбор. Начинай.
— Я же пошутила… — пыталась улыбнуться Соня онемевшими губами. — Я…
Выдохнула. Прикрыла глаза на секунду.
— Вообще-то, я уже взрослая девочка, и сама знаю, курить мне или не курить.
Дима до белых костяшек сжал пальцами веки. Затем глянул на Соню с пугающей неотвратимостью в потемневших глазах, и медленно произнес:
— Предлагаю в последний раз, взрослая ты наша. Раздеваешься или объясняешься.
«Какого черта ты замерла на стуле, словно неживая?! Кого ты боишься?! Какого-то мужика, который сейчас даже не в стране и вообще тебе никто? Алё, Соня, очнись! И дай этому мужлану такую ответку, чтобы он грохнулся со своего начищенного директорского кресла!», кричала ей гордость.
Но интуиция, чувствительная и замершая, и которая никогда не подводила Соню, прошептала мертвенно-спокойный совет: «Соня, лучше не буди зверя в Диме. Поверь, под этой гривой прячется вовсе не трусливый зайка. А самый настоящий зверь, с каким тебе еще не приходилось сталкиваться.»
И, заткнув гордость и вняв интуиции, Соня проговорила:
— Я…просто решила попробовать. Ничего страшного тут не вижу, Дмитрий Алексеевич. Что вы, будто сами никогда не пробовали пыхнуть, — очередной неловкий смешок.
— Софья, Софья. Я в своей жизни попробовал и видел такое, что тебе, слава богу, и не снилось, — проговорил Дима таким тоном, что озноб прошелся по напряженному позвоночнику Сони. Дима шумно выдохнул, и озноб прошиб Соню уже от арктически-студёного взора мужчины, который спросил ледяным голосом: — И часто ты куришь?
— Н-нет. Я только в интернате. С девочками. В старших классах.
— Сколько раз?
— Так я даже не вспомню.
— Так часто, что и не сосчитать? — вскинул бровь Дима.
— Нет, что вы! Так редко, что и не упомнить, — усмехнулась Соня. Она вспомнила эти быстрые рваные затяжки и несмываемый кислый привкус сена во рту. И вспомнила своих подруг, с кем она разделила столько школьных лет и с кем связано столько хороших воспоминании. Не понимая, зачем вообще открыла свой рот, Соня посмотрела на свои руки и тихо проговорила: — Это было что-то…запретное. Непонятное для нас, для девочек. Мы сбивались в кучки, что-то типа групп Альфа, Бета в современных школах, делали домашку, делились секретами. Ну и… взрослели вместе, — закончила Соня, переживая мельтешащие в голове кадры воспоминании. А когда подняла взор на экран, увидела, что Дима улыбается.
— Уверен, что Климова Софья была в группе Альфа, — произнес он.
— Ха! — вскинула бровь Соня и вздернула подбородок. — Я не была в этой группе. Я и была этой группой.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Дима. Затем прищурил глаза: — И чем же еще вы там занимались таким запретным?
— Да, ничем особым и не займешься, за такими-то высоченными стенами, —
— А родители? Знали, чем балуется их чадо в интернате? — Дим нахмурил брови.
— Ой, нет, конечно, — махнула рукой Соня. — Это вам не The Webb School. Нашим родакам было плевать на нас, лишь бы пристроены были. А преподам было плевать, лишь бы бабло крутилось.
— А твой отец?
Соня устремила взгляд в окно, за которым сумерки плотной фиолетовой гаммой окрасили виднеющийся кусочек неба. Перед мысленным взором во всей красе стоял он — Арнольд Иванович Климов. Вот он входит в полутемный коридор тихой квартиры, растерянно кивает замершей дочери, смотрит на нее с затаенной тоской и заходит в кабинет, отгораживаясь от всего мира.
— Ну, папашке моему вообще было плевать еще с роддома, где я, что я, — хмыкнула Соня, скрывая внезапную грусть за деланным безразличием. Но, конечно же, такого человека, как Дима, не проведешь дешевой маской и ложно-беспечным тоном.
— Это ты сейчас так думаешь? Или думала, когда училась в интернате? — тихо спросил внимательный Дима. А Соня не нашлась ответом. Она так давно не вспоминала отца, и не задумывалась о его судьбе, как и он о ее, что Арнольд Иванович стал каким-то размытым абстрактным понятием. Имени отца даже не было в ее паспорте.
А лишь мелькало в отчестве, которое так любил произносить Дима.
— Честно, не задумывалась, — пробормотала Соня. Затем покачала головой, словно смахивая неприятные мысли, и продолжила: — Ну, вряд ли бы обрадовался, узнай он, что я курю. Но не думаю, что сильно опечалился бы. Ну вот вы, стали бы ругать Сережу, если, не дай боже, узнали о нем такое?
— Если б я узнал, что Серега увлекается чем-то подобным, ему бы это с рук не сошло, — жестко проговорил Дима. А Соня улыбнулась:
— Ну, во-первых, Сережа умница и у него есть голова на плечах. А во-вторых, мой отец был далеко не таким прекрасным отцом, как вы.
Соня прижала пальцы в дрожащим губам и распахнутыми глазами смотрел на Диму. А он сперва широко улыбнулся, затем прижал пальцы к вискам, прикрыл глаза и чуть нахмурил брови.
— Дмитрий… — начала было смущенная Соня, как Дима серьезным тоном прервал ее, не открывая глаз:
— Подожди, подожди. Такое важное событие — первый комплимент от Климовой Софьи Арнольдовны! Я должен запомнить этот момент и запечатлеть в памяти. Эх, надо было включать запись перед началом разговора, — досадливо поморщился Дима, и Соня звонко рассмеялась.