Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
Шрифт:
Слушать предсказание Сюндю ходят чаще всего не к проруби, как Крещенскую бабу, а на перекресток трех дорог (29, 34, 38, 44, 59, 60, 61, 72, 74). И в данном случае перекресток, как и прорубь во время общения с Крещенской бабой, является центром мироздания, «пупом земли», серединой мира, точкой, через которую проходит преодоление святочным персонажем границ между своим и человеческим миром (в сакральной точке, в сакральное время). То, что в мифологии порой перекресток воспринимается не только как некая граница, но и как заграница, иной мир, подтверждается и карельскими сказками. В одной из них говорится, что невеста приезжает к жениху «с другого перекрестка, с иных земель, с другого государства» («toizes tiesoarasp"ai, toizes moaloisp"ai, toizes gosudarstvasp"ai» HA 20/4).
Гадать шло обязательно нечетное количество человек, чаще трое или пятеро, накрывались с головой капюшонами, скатертями (чаще венчальными) или простынями, а один человек обводил магический круг вокруг слушающих сковородником,
«Kykkyizilleh syndy"o kuunellah, pyhkimel katetah, yksi tsuras seizou siizman kel, sid ei syndy koske. На корточках Сюндю слушают, скатертью накрывают, один в стороне стоит со сковородником, тогда Сюндю не тронет» [190] .
190
Karjalan kielen sanakirja. Osa 5. Helsinki, 1997. S. 607.
«Сюндю слушали на перекрестках. Старшие ходили на перекрестки, три человека обязательно. Ну, двое там слушают, присядут и положат простыню или что-нибудь сверху, накроются. А третий стоит со сковородником, сторож. Ну и что там… Сначала тот, кто сторож, обведет их, сковородником круг сделает вокруг сидящих. А потом в этом круге слушают» (61).
В данном случае перекресток дорог выступает как двойной оберег. С одной стороны, в древности он использовался как место захоронения, тем самым предки мыслились и как охранники, и как предсказатели. С другой стороны, в христианстве он ассоциировался как символ креста, нового оберега.
Н. Лесков сообщает, что «слушать надо было, встав спинами друг к другу: „Вот в морозную лунную ночь крадется группа молодежи за село, на перекресток дорог. Все соблюдают строжайшее молчание, боясь смехом и говором оскорбить „великого Сюндю“. Отыскали место, очертили сковородником, стали спинами друг к другу и внимательно слушают“» [191] . Круг очерчивают, «чтобы слушающим не мог сделать ничего дурного „сюндю“… оно представляет из себя двигающийся стог сена, и не дай Бог человеку попасть в его руки: он непременно задавит его» [192] .
191
Лесков H. Доклад о поездке в Олонецкую губернию летом 1892 года // Живая старина. Вып. 1–3. СПб., 1893. С. 433.
192
Лесков К Ф. Святки в Кореле // Живая старина. Вып. 2. СПб., 1894. С. 222.
Карелы-людики тоже слушали предсказания Сюндю на перекрестке. Они обводили сковородником замкнутый круг, произнося при этом: «Чёрт, не ходи за черт!». Вставали спинами друг к другу и накрывались венчальной скатертью (ФА 3712).
Видимо, под влиянием севернокарельской традиции (Крещенская баба которой живет в воде) могли слушать Сюндю и у проруби (37, 52, 62, 67, 70). Хотя вполне вероятно, что это была общекарельская архаичная традиция, как, возможно, некогда и единый персонаж. Здесь сидели уже на коровьей шкуре, так же накрывались, но круг на юге чаще обводили сковородником, чем просто чем-то острым (40, 59, 61, 67, 70, 72) или в более позднем варианте иконой. Сковородник выступал как связующее звено с духами-покровителями и дома, и печи-огня, которые в случае опасности могли помочь слушающим. С такой же целью, например, в Святки подметали печь хвойным помелом, а в Крещенье снимали его с древка и относили к овцам, чтобы те хорошо плодились [193] .
193
Virtaranta Р. Vienan kansa muistelee. Helsinki, 1958. S. 580.
Сюндю можно слушать прямо в доме, открыв трубу (58), под столом, накрывшись скатертью (71); на печке, свесив голову (63). В таких случаях магический круг уже обводить не надо, т. к. находишься в безопасном пространстве. Последний пример можно сравнить с поверьем, что именно так во время поминок можно увидеть умерших родственников: лежа на печи, свесив голову. Снова возникает параллель между обрядом слушанья Сюндю и культом первопредков.
Людики рассказывают, что они чертили вокруг себя круг сковородником в большом углу. При этом окружность была незамкнутой, оставляли дверцу. Затем вставали на колени и накрывались венчальной скатертью. Рассказчица, проделав весь ритуал, вдруг прямо в избе услышала, что заскрипел снег: кто-то идет. И вдруг ее хлопнули по руке, словно поздоровавшись. Через год, четвертого декабря, к ней пришли сваты (ФА 3712).
Слышен Сюндю и прямо на улице (57), под окном или на углу обязательно чужого дома (37, 52, 45). Следовало слушать разговор в доме и соответственно делать выводы, что предстоит в новом году. Или, сделав дырку в блине, смотреть через нее: может привидеться
Можно было идти и к бане, к тому месту, где палили поросенка. Это был самый опасный локус для контакта с существами иного мира. Надо было встать за дверью и не забыть сказать последним первое произнесенное слово, «иначе не уйти» (SKS. 384/39) [195] .
194
Криничная H. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 1. СПб., 2001. С. 231.
195
В дальнейшем при цитировании текстов из Фольклорного архива Финского Литературного общества (сокращенно SKS) первая цифра обозначает номер коллекции или микрофильма, вторая – номер текста.
Слышен Сюндю и прямо в поле, на чистом снегу, «на незапачканной дороге духа» (42).
Еще одним локусом для слушанья являются кучи мякины после обмолота. Садятся прямо на них с хомутом на шее или с собранным дома мусором в переднике (40, 62). Здесь домашний мусор выступает эманацией хозяина дома, а хомут – хозяина хлева, охраняющих человека во время гадания.
Можно слушать Сюндю и на сеновале (38, 56), у риги (34, 36, 64, 73), у бани (64). Эти локусы считаются одними из наиболее опасных. Иногда с собой во время гадания из дома надо было брать в подол не только мусор, но и угли от лучины, отщепленной от края дерева. Эти угли так же как сковородник и помело, которым подмели печь, являются эманацией домового [196] . Это также отголоски обычая, известного практически во всех европейских странах: жечь в Святки сакральное так называемое «рождественское полено». Его угли, золу, пепел использовать и в качестве оберега в различных жизненных ситуациях, и как лечебное средство и для людей, и для животных, и для повышения плодородия сельскохозяйственных культур и плодовитости домашнего скота [197] . Этот обычай связан с верой в очистительную силу огня, с поклонением ему, и с культом предков, и с солярной магией. Венгры вообще считали, что огонь в Святки разговаривал, а швейцарцы наряду с кроплением святой крещенской водой окуривали все священным дымом от рождественского полена.
196
Криничная Н. А. Домашний дух и святочные гадания. Петрозаводск, 1993. С. 5–6.
197
Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973. С. 38, 57, 69, 75, 87, 172, 184, 198.
Считается, что у Сюндю есть собачка, которая своим лаем предсказывает девушке, откуда будет жених. Этот обряд «слушанья» так и называется: «koirastu haukuttoa», т. е. «заставлять (просить) собачку лаять». При этом надо было пойти под северный водосток, повернуться на левом каблуке и бросить через левое плечо оставленный после ужина огрызок хлеба. Здесь локусы северной и левой стороны ассоциируются с пребыванием «плохой половины» (pahapuolinen), черта.
«Мы просили собачку полаять… Смотри, поужинаешь, кусочек оставишь, на зубок. „Куда я замуж попаду, оттуда пусть собачка лает“. Пойдешь туда, слушаешь. А мне прямо от их двора лаяла собачка, очень хорошо было слышно, все слышали» (42).
Иногда шли слушать и в полдень. Девушка брала под каблуком правой ноги снег, бросала через левое плечо за спину в сторону восхода солнца, бралась за подол юбки сзади и слушала лай собачки.
Собаки являются спутниками мифологических персонажей и в других странах. Например, в немецких мифологических рассказах есть образ Бодана, древнегерманского бога бури и мертвых. В Нижней Саксонии его именуют Хаккельбергом и считают, что он появляется на земле именно в эти двенадцать святочных ночей. Он летит со своей свитой и двенадцатью собаками под громкое гиканье, при этом одаривая друзей и что-то отбирая у врагов [198] . Присутствие собаки рядом со святочными персонажами неслучайно: она «осмысляется в мифологических рассказах как медиатор, посредник между мирами» [199] .
198
Филимонова Д. Т. Немцы // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973. С. 154.
199
Криничная Н. А. Русская мифология: мир образов фольклора. М., 2004. С. 651.