Перстень альвов, кн. 2: Пробуждение валькирии
Шрифт:
Эльдахвит простерла левую руку вперед и сделала движение, будто поднимает что-то невидимое. И жертвенная кровь из чаши в руках онемевшей старухи темно-красной волной взметнулась вверх и осыпала фигуру валькирии сотней пламенеющих искр. Валькирия во второй раз взмахнула рукой, будто бы собрала «росу клинков» снизу и бросила на толпу – и те же пламенные искры тысячами упали на людей и исчезли, но каждому стало жарко. А Бело-Пламенная заговорила:
Множились расприв злобные годы,духом отважныхв битвы толкали.Мститель, рожденныйроком суровым,злобуОна говорила, и голос ее шел не от лица, а от всей фигуры и струился волнами по широкой площадке святилища. Эти волны пронзали каждого из слушавших, наполняли дрожью, а каждое слово невидимый резец так глубоко и четко высекал в памяти людей, что никто и никогда не сумеет забыть этого предсказания.
Мирным обетомнад славным курганомкончатся битвыв племени квиттов;черный дракон,чешуею блестящий,в землю уйдетв руках исполина.Явится новыйвоитель отважный,двумя завладеетдраконами двергов;меч, из курганавернувшийся к свету,кровь злую выпьети снимет проклятье.Вигмар стоял, держа в опущенной руке жертвенный нож и глядя прямо в солнечное лицо посланницы Одина. Одна валькирия уже прошла через его жизнь, оставив в ней благодетельный пламенный отсвет, но Эльдахвит несла ему не самовольную, а благословленную Одином помощь! Вся его прошедшая жизнь разворачивалась перед ним. Он видел свою давнюю молодость, когда он бежал от наступающих фьяллей, сначала один, потом с горстью людей, которая никак не могла дать отпор захватчикам; как потом он пришел сюда, на Золотое озеро, и здесь, впервые получив опору под ногами, заставил фьяллей отступить назад и впервые обозначил границу своих владений, непреодолимую для чужих. Как потом, два года спустя, он вдвоем с Ингвидом Синеглазым собрал войско, которое одержало победу над войском Торбранда конунга; как потом они потерпели поражение от того же Торбранда, добывшего меч Дракон Битвы. После этого мертвые великаны в святилище Стоячих Камней тоже дали предсказание. Он и сейчас, двадцать пять лет спустя, помнил каждое слово. Он видел множество «злых годов», обещанных великанами, видел и «мстителя из рода конунгов», который мстил больше своей земле, чем врагам. И вот впереди показался берег: Один обещал снять проклятье.
Последние слова отзвучали; фигура валькирии исчезла, померкло и растаяло белопламенное сияние над площадкой. Все стало как прежде – и все изменилось. Та горячая мощь, которую принесла с собой Дева Молний, не ушла вместе с ней, а осталась, как бы вплавленная в сам воздух святилища, в камень, в оружие, в саму кровь собравшихся здесь людей. Благословение Одина вошло в них и наполнило силой, отвагой и нерушимой верой в победу. Даже вид с горы словно бы распахнулся шире: туман растаял, и, казалось, само будущее стало видно на ясном горизонте. Впервые за три десятилетия квитты увидели впереди свободу и силу своей державы, той, которую им еще предстояло возродить. Это случится еще нескоро, и никто не ждал, что все решит одна битва и одна победа; но теперь у их долгого, тяжелого, полного потерь и испытаний пути появилась видимая цель.
Хельги обернулся к тому месту, где когда-то впервые увидел Эйру. Он думал о ней даже сейчас, когда образ Девы Молний еще стоял перед глазами. Ему хотелось, чтобы Эйра присутствовала здесь и видела это, чтобы она слышала предсказание, обещавшее конец унижению и мукам Квиттинга. Или чтобы она поскорее узнала обо всем этом. Она будет так счастлива… Она так
И он увидел ее, увидел на том же самом месте, под боком того же черновато-серого валуна. В том же коричневом платье, окутанная пушистым облаком темных волос, она смотрела на него горящими темными глазами, и лицо ее сияло божественным светом. Он знал, что это лишь видение, знал, и все же в сердце его вспыхнула такая живая и горячая радость, словно она появилась наяву. Это тоже знак богов – знак, что путь приведет его к ней. Взгляд ее, устремленный прямо на него, был пылким, трепетным и нежным. Если в облике валькирии Квиттингу явилась его судьба, то Хельги сейчас видел свою судьбу – ту, к которой стремился даже тогда, пока еще ее не знал.
Сразу после жертвоприношения войско двинулось на север.
На четвертый день войско впервые повстречало фьяллей. С перевала передовой разъезд заметил, как с хутора под названием Черничник, где жил Глаф бонд, выехали человек восемь-девять всадников и во весь опор умчались по тропе к Золотому озеру. Домочадцы Глафа бонда, когда войско добралось до хутора, подтвердили: тут уже дней десять жил фьялльский дозорный отряд. В почти разоренном хозяйстве не осталось ни птицы, ни скотины, кроме одной коровы и трех коз, что Глафовы дети-подростки успели вовремя угнать в лес и прятали там до сих пор. Сам Глаф, хоть и получил рану у злополучной Брусничной горы, все же попрощался со своей исхудалой женой и вместе с войском отправился дальше на север. Хёвдингу он сейчас был нужнее.
Все понимали, что Торбранд конунг, получив предупреждение, немедленно подготовит войско к битве. До Золотого озера оставалось меньше дня пути, встречи с врагом можно было ждать когда угодно, поэтому Вигмар велел всем надеть кольчуги и шлемы, у кого они имелись, и приготовиться вступить в бой. Нельзя сказать, чтобы у кого-то сохранилось желание петь боевые песни: давно будучи в походе, выдержав много долгих переходов и несколько жестоких битв, квитты устали и замучились. Но отступать было некуда: враг ждал их на собственной земле, и ради ее освобождения каждый бонд отдал бы свою – хотя, конечно, от Вигмара хёвдинга до вольноотпущенного вчерашнего раба, каждый предпочел бы остаться живым и увидеть своих родных живыми.
– Насколько я знаю Торбранда конунга, он не станет нападать на нас внезапно, – говорил Хельги Вигмару по дороге. – У него больше людей, чем у нас, и хитрить ему ни к чему. Наверняка он сейчас вышлет навстречу нам кого-то из своих ярлов, чтобы назначить день битвы. Можно будет выторговать себе несколько дней для отдыха.
– А он даст? – хмуро уточнял недоверчивый Гейр.
– Скорее всего, даст. Что бы про него ни говорили, Торбранд – благородный человек. Ему нет чести в том, чтобы избивать противника, который едва стоит на ногах. Если бы ты не был против, Вигмар хёвдинг, я бы сам предпочел поехать переговорить с ним и назначить время битвы. И обговорить условия. Ведь уже однажды мой отец помог квиттам, когда фьялли дошли до восточного побережья? Моему роду покровительствует Один – он поможет мне. Моя мать, когда дух ее явился мне на кургане, завещала мне избавить Квиттинг, ее родину, от войны. Я хотел бы попытаться сделать это.
Квитты не возражали. Хельги был рад, что ему доверяют дело, которое он считал своим не меньше, чем квитты вокруг него. Он привык к этим горам, что сперва казались ему слишком каменистыми и дикими, привык к этим темным ельникам, к рыжим кремневым и серым гранитным скалам, к россыпям черно-бурой железной руды под ногами, ко мхам и лишайникам, к можжевеловым зарослям на склонах. В нем проснулась память материнского рода: что-то из самой глубины души отзывалось на вид квиттингских гор. Он не был здесь чужим, и счастье этой земли было его счастьем.