Перстень Борджа

Нефф Владимир

Докажем это подробным описанием разыгравшихся событий.

Высочайший предводитель, под громовое «бак», вырвавшееся из глоток всех присутствовавших, пролетел через проем окна и сгинул бесследно, словно его и не было вовсе, — если не считать турецкой туфли, спавшей с его левой ноги, и оброненного янычарского бунчука; янычары на мгновение остолбенели, не поняв сразу, что произошло, а разобравшись, взвыли и все как один тигриным прыжком устремились вперед, дабы исполнить приказ Черногорца еще более безжалостным и страшным образом, чем если бы ничего не случилось, но неожиданно путь им преградил сам султан; побагровев, он поднялся — снова владетельный и властный, как

ему и подобало, — и выставил вперед руку, словно желая отбросить янычар ладонью с расставленными пальцами.

— Стойте, молодцы, — сказал он. — Это свершилось с моего ведома и одобрения.

Султан отважился произнести эти слова, рассчитывая, что Черногорец, даже если он после дефенестрации останется живым, будет в обозримое время не в состоянии вмешиваться в события, — ведь окно, из которого он вылетел, находилось на высоте шестидесяти футов от земли.

— А ты, Абдулла-бей, растолкуй этим людям смысл происходящих событий.

И он снова сел, убежденный, что Петр сможет играючи дать случившемуся такое объяснение, которое будет приемлемым даже в глазах самого Аллаха.

Некоторое время Петр стоял молча, ожидая, когда утихнет шум крови, громко стучавшей в висках от нечеловеческого напряжения, которого потребовал его богатырский подвиг. А потом сказал:

— Запомните хорошенько мои слова, храбрецы, чтобы полностью и без искажений передать их своим товарищам, которых сейчас здесь нет, и пусть те, в свою очередь, передают их дальше и дальше, чтоб они достигли даже самых отдаленных гарнизонов и частей вашего отборного, неповторимо-доблестного воинства, носящего гордое, устрашающее весь мир название — янычары.

— Бак! — прогудели удальцы, напрягши свои жесткие суровые губы.

Петр, несколько повысив голос, продолжал:

— Я, конечно, знаю, что для вас привычнее действовать, — ходить маршем, проводить учения и воевать, короче — вести себя по-солдатски, нежели слушать долгие рассуждения, а поэтому я постараюсь быть очень кратким. Так вот, случилось нечто очень неприятное и достойное сожаления, а именно: ваш высокий предводитель Исмаил-ага, которого вы, надо думать, уважали и обожали, чьи приказы исполняли без рассуждений, оказался недостойным своего высокого звания и, подвергшись искушению, не выдержал его, а будучи испытан на вес, оказался весьма легковесным. Он рискнул выступить против воли главы и властителя этой империи, падишаха Неизменно Побеждающего, и, как вам известно, приказал посадить меня на кол, пренебрегая тем, что Владыка Владык осчастливил меня своим доверием и милостью, удостоив титула «Ученость Его Величества». Так вот, проступок, который совершил ваш высокий предводитель Исмаил-ага, мы называем государственной изменой; и вы, храбрецы-удальцы, тоже оказались бы соучастниками этой государственной измены: ведь если бы вы, исполняя его приказ, подняли руку на мою особу, то совершили бы поступок, противный воле Его Величества. Чтобы не допустить этого, я вынужден был сделать то, что сделал на ваших глазах и что, как вы знаете, сам султан, Владыка Двух Святых Городов, полностью одобряет.

Тут Петр остановился и оглянулся на султана; и султан, важный и величественный, покачал головой, что, как мы знаем, означает у турок согласие.

И Петр продолжал, выражаясь теперь уже свободнее и проще.

— Ну ладно, ребята, измена или не измена, а вот скажите мне попросту: разве это предводитель, коли он, даже не пытаясь сопротивляться, позволяет вышвырнуть себя из окна? Какой же это генерал, если он в решающий момент теряет туфли? Может ли такой простофиля и дальше служить образцом и примером? Заслуживает

ли гордого звания «янычар» — я уж не говорю о титуле генералиссимус янычар — такой вот вшивый балбес с немытыми ногами?

При этих словах Петр с выражением крайней гадливости понюхал туфлю, потерянную Черногорцем, и все, от султана и его советников, от янычар до самого последнегоиз чаушей, вздрогнули, ибо забота о гигиене является для мусульманина первой и основной заповедью, и обвинение в том, что кто-то не моет ног, звучит страшным оскорблением.

— Разве захотели бы вы и дальше, — гремел Петр, — служить и воевать под началом такого нерадивого недотепы?

— Никогда! — возопили янычары.

— Благодарю, вот это мне, Учености Его Величества, и хотелось услышать, ибо то же самое хотел услышать и сам Его Величество падишах.

Султан покачал головой в знак согласия.

— А теперь, — продолжал Петр, — следует решить, кто займет место Исмаила.

— Будь им, о неустрашимый! — воскликнули хором янычары. — Будь нашим предводителем, о могучий, о вышвыривающий за слабость, о наказывающий за обман, о правдивый и великий.

И они попадали на колени, вознося к потолку свои бунчуки в знак уважения и повиновения.

Некоторое время Петр молча улыбался, словно вкушая сладость своего триумфа, а потом ответил такими, словами:

— Так не пойдет, ребята, потому что титул «Ученость Его Величества», коего Владыка Владык меня удостоил, не позволяет мне взять на себя новое ответственное дело. Но я предложу вам выход. Я не сомневаюсь, что вы, призванные нести почетную службу в серале и охранять священную особу падишаха, Неизменно Побеждающего, вы — лучшие из лучших, отборнейшие из отборных, то есть первые из первых янычар. Так вот, пусть тот, кто победит меня в поединке, на который я вас вызываю, и станет тем, чем дрянной Исмаил-ага перестал быть.

— Бак! — понеслось со всех сторон и изо всех углов.

— Принимает ли Тот, Для Кого Нет Титула, Равного Его Достоинствам, предложенное решение? — спросил Петр.

Султан, все более приободряясь и вдохновляясь, покачал головой и ответил:

— Право, ты славно подходишь для своего звания «Ученость Его Величества», Абдулла, ибо ты верно постиг желание Моего Величества. Все правильно — бери длинный бунчук Черногорца и сражайся с моими янычарами, причем без церемоний, прямо здесь, в зале, чтоб мы все видели и не затрудняли себя перемещенья-ми. Этот способ разрешить немыслимо трудную ситуацию, когда янычары лишились своего предводителя, представляется нам единственно достойным и самым простым, а сверх того мы еще полюбуемся красивым и увлекательным зрелищем.

— Итак, вперед, — сказал Петр. — Кто первый?

И он с дерзкой усмешкой оглядел группу полудиких янычар, их могучие фигуры, сомневаясь, найдется ли среди них хоть один, способный не только выдержать бой, но и проявить ум и деловую сметку в качестве генерала и члена правительственного Высочайшего Совета, как вдруг заметил среди них молодца, вполне обыкновенного, поскольку в нем не было ничего, что отличало бы его от товарищей, разве что был он много шире в плечах, — но простое крестьянское лицо его показалось Петру странно знакомым, неясно напоминая что-то давнишнее, погребенное в воспоминаниях детства, — полыхающие печи пана Янека, его черный халат и шапочку, усопшего графа Гамбарини, отца Джованни, и Бог весть что еще. «Кто бы это мог быть? — подумал он. — Кто-нибудь из моих однокашников по школе иезуитов? Но каким образом он мог оказаться среди янычар? Или кто-то из тех глупцов, что домогались места пажа во дворце под Петршином?»