Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
уме и остается живой и яркой, когда многое из того, что
повлияло на мою судьбу, безвозвратно ушло из памяти.
Вот почему, осмелившись занять внимание читателей
развлекательной хроникой, я решил открыть ее рассказом,
связанным с местностью, так поразившей некогда мое
детское воображение. Быть может, я при этом цепляюсь за
надежду, что самый пейзаж своим благотворным воздей-
ствием вознаградит читателя за недочеты моего письма.
Так иная дама
сервиз придает «букет» посредственному чаю4.
Я задумал начать с поры куда более ранней, чем та,
когда происходили примечательные исторические собы-
тия, упоминавшиеся мною выше, – ибо все, о чем пред-
стоит мне поведать, свершилось в последние годы четыр-
надцатого столетия, когда скипетр Шотландии держал в
благородной, но слабой руке Джон Стюарт, принявший
при вступлении на престол имя Роберта III.
ГЛАВА II
Пастушки губы – бархата нежней*
Не барыня – а та же сладость в ней.
Если Перт, как мы отметили, по праву гордится красо-
тами природы, то никогда он не был обделен и другого
рода красотою, более притягательной, хоть и не столь
долговечной.
Прозываться «Прекрасной девой Перта» означало во
все времена высокое отличие, и нужно было обладать по-
истине замечательной красотой, чтобы заслужить его в
4 Кристел Крофтэнгри выразил здесь свои чувства, близкие к тем, что испытал я
сам, насколько я их помню по прошествии долгих лет. В ряде писем из Пертшира мне
сообщают, что я допустил кое какие мелкие погрешности в именах собственных. Но,
несомненно, общее впечатление от долины Тэя и древнего города Перта, поднимающего
свою седую голову среди тучных пастбищ над сверкающими водами величавой шот-
ландской реки, остается по прежнему столь ярким, что оно оправдало бы и более пла-
менные выражения, нежели те, какие нашлись у мистера Крофтэнгри – Август 1831 г.
городе, где столько девушек могли притязать на эту за-
видную честь. А в феодальную эпоху, к которой ныне мы
хотим привлечь внимание читателя, женская красота це-
нилась куда больше, чем впоследствии, когда идеи ры-
царства стали угасать. У древних рыцарей любовь к жен-
щине была своего рода дозволенным идолопоклонством, с
которым могла сравниться страстностью только любовь к
небесам, да и то лишь в теории, так как на деле любовь к
женщине почти неизменно брала верх. Имя бога и пре-
красной дамы сердца запросто призывалось одним дыха-
нием, и служение прекрасному полу вменялось в обязан-
ность жаждущим посвящения в рыцари так же непреложно,
как и благочестие. В те времена власть красоты была почти
безгранична. Она могла уравнять со знатным вельможей
девушку простого звания.
Незадолго до воцарения Роберта III, при его предше-
ственнике, одна лишь красота позволила особе низкого
рождения и сомнительной нравственности разделить с
королем шотландский престол. И многие другие женщины,
менее ловкие или не столь удачливые, начав свой жиз-
ненный путь наложницами, достигали высокого положе-
ния, – что допускалось и оправдывалось нравами тех вре-
мен. Такие примеры могли бы вскружить голову и девице
более высокого рождения, чем Кэтрин, или Кейт, Гловер,
которая была всенародно признана красивейшей из мо-
лодых обитательниц города и окрестностей и чье звание
«пертской красавицы» неизменно привлекало к ней взоры
юных щеголей, когда королевскому двору случалось
обосноваться в Перте или поблизости от него, и добавим,
что иной высокородный дворянин, прославившийся воин-
скими подвигами, так старался щегольнуть красивой по-
садкой в седле, проезжая по Кэрфью-стрит*, мимо окон
Саймона Гловера, как не домогался бы победы на турнире,
где его искусство могли оценить самые высокородные
дамы Шотландии.
Но дочь Гловера-перчаточника (ее отец, как было
принято в ту пору среди горожан, получил фамилию по
своему ремеслу5) не слушала любезностей, которые рас-
точали перед ней вельможные поклонники. И хотя Кэтрин
сознавала, конечно, свою привлекательность и не так уж
была равнодушна к ней, она стремилась, как видно, одер-
живать победы только над людьми своего круга. Обладая
красотою совсем особого рода – той, что мы связываем
больше с духовной, нежели с телесной сущностью, – она
при всей природной доброте и милом нраве казалась скорее
замкнутой, чем веселой, даже когда находилась среди
равных, а глубокое чувство, с каким отправляла она долг
благочестия, наводило многих на мысль, что Кэтрин Гло-
вер затаила желание удалиться от мира и схоронить себя в
монастырских стенах. Но если и были у нее подобные
мысли, едва ли следовало ожидать, что ее отец, слывший
человеком состоятельным и не имевший других детей, с
легкостью согласится на такую жертву.
Зато в своей суровости к придворным рыцарям при-
знанная Пертом королева красоты встречала полную под-