Перуновы дети
Шрифт:
Мужчины уходили рано утром, растворяясь во влажном тумане, и шаги их гасились мокрой травой. В лагере остались лишь женщины, дети и старики. Светозар уходил вместе со всеми, он был в приподнятом состоянии духа и не обратил внимания, когда отец Велимир провёл, как обычно, руками вокруг его головы и тела, тяжко вздохнул, но ничего не сказал, кроме: «Пущай хранит тебя Перун и воинская выучка Мечислава!» Пощупал Перунов знак под рубахой, удовлетворённо кивнул и молвил: «Иди!»
Вначале они хотели до начала битвы влиться в дружину, как местные ополченцы. Но многие засомневались: их вид бродячих людей и отсутствие крестов могут вызвать подозрение, и вместо сражения с печенегами придётся иметь дело с княжескими дружинниками, поэтому
Отойдя от лагеря на несколько сот шагов, Микула выслал дозор во главе с Рябым – охотником. Тот прихватил Жилко и Светозара, и три тени тотчас скрылись в тумане. Тихо двигаясь в белёсом мареве, иногда по пояс, а иногда по шею плывя в его клубящихся струях, они время от времени криками лесных птиц подавали условный сигнал, что впереди всё спокойно.
Туман стал редеть, когда Рябой с юношами вышли к узкой звериной тропе. И тут они услышали справа неясный шум. Остановились, прислушиваясь. Звук скоро превратился в топот конских копыт: кто-то мчался в их сторону во весь опор, насколько это было возможно в лесных зарослях. Разведчики едва успели отпрянуть за деревья, как мимо, низко припав к лошадиной шее, проскочил всадник, и почти одновременно вслед ему пропели несколько стрел. Одна из них со стуком вонзилась в ствол дерева, остальные поглотила густая листва. В своё время Мечислав учил Светозара различать стрелы и крепко спрашивал, чтобы отвечал не мешкая, на какой манер она сделана. «Печенежская», – взглянув, успел отметить Светозар, и тут они увидели на тропинке четверых преследователей. Рябой кивнул юношам, давая знак приготовиться. Все они шли налегке, имея лишь короткие копья и ножи, но у них было преимущество – внезапность. В тот момент, когда они уже хотели выскочить из укрытия, снова пропела стрела, но уже с другой стороны, и первый из преследователей рухнул на траву с пробитой шеей, в которую глубоко вошло древко с оперением. «Тоже печенежская», – удивлённо подумал Светозар. В это время раздалось громкое сорочье стрекотание, это Рябой давал предостерегающий знак своим. Когда преследователи поравнялись с кустами, Рябой махнул рукой и рванул наперерез. Светозар и Жилко, сжимая свои сулицы, – следом. Почти одновременно они послали их в ближайшего печенега. Одно из копий вошло в бок, другое – в ногу, печенег судорожно потянул поводья, откидываясь от боли назад и начиная сползать с седла. Жилко перенял коня, а Светозар подскочил к всаднику. Смрадный дух сыромятной кожи и давно не мытого тела ударил в ноздри – это был запах чужака, запах нечисти. Светозару стало противно. Ухватившись за ногу в стремени, он резко послал её вверх, «подсобив» раненому печенегу свалиться с коня. Когда тот упал, Рябой, уже прикончивший первого, молниеносно всадил ему нож прямо между рёбрами в левую сторону груди. А третий недолго думая повернулся и был таков.
Привлечённые тревожным сигналом, подоспели свои из отряда.
Оглядев мёртвых печенегов, Микула сказал:
– Надо было одного в полон взять, разузнать, что к чему…
– Так всё одно языка никто не разумеет, – возразил кто-то.
– С чего б это степнякам по лесу шастать? – задумчиво продолжал Микула. – А ну, поглядите кругом…
– Нашёл! – послышался невдалеке голос. – Ещё один печенег!
Все устремились туда и увидели лежащего на земле человека в печенежской одежде, придавленного мёртвым конём. Один из пожилых воев присел подле.
– Вроде дышит, – определил он, – подсобите-ка освободить…
Затем, осмотрев внимательнее, заключил:
– Ногу повредил и конём помяло, а так вроде живой. Ну-ка, поведунствуйте кто-нибудь над ним, узнать надобно, кто таков и откуда…
– Как кто? – удивился Жилко. – Неужто так не видно, что печенег.
– А то, голова твоя, куст ракитовый, что думать завсегда надобно, – ответил пожилой воин. – Гляди, – указал он на печенежскую кожаную рубаху, – вишь, сзади разруб и следы крови засохшей, стало быть, кто-то хозяина этой рубахи в Навь отправил. А на этом, – указал он на лежащего, – никаких ран нету, да и одёжка печенежская ему завелика будет, про кудри его светлые я уже не говорю. И с чего б это печенегам друг в дружку стрелять вздумалось?
Жилко пожал плечами.
– Вот и надобно выяснить, – подытожил пожилой.
Рябой подошёл к лежащему на земле человеку небольшого роста, простоволосому – кожаный шлем с меховой оторочкой свалился с его головы – в плечах он был неширок, но скроен ладно. Когда с него сняли рубаху, перепачканную кровью с землёй, то под ней оказалась лёгкая кольчуга, надетая поверх простой льняной рубахи.
Рябой осторожно ощупал пострадавшего, нашёл вывих на левой ноге. Когда вправлял, человек дёрнулся от боли и задышал чаще.
– Сейчас придёт в себя, – определил охотник.
Человек и вправду зашевелился, застонал и открыл глаза, медленно повёл ими туда-сюда, осматривая незнакомых людей. Потом взор его прояснился, стал настороженно-внимательным.
– Кто вы? – выдавил он хрипло и закашлялся.
– А ты сам кто будешь? – вопросом на вопрос ответил Микула.
Незнакомец, кряхтя, приподнялся на локтях, с усилием улыбнулся:
– Не видите, что ль, печенег я… – Он хотел рассмеяться, но боль в ушибленных рёбрах не давала возможности даже глубоко дышать, и он, скривившись, замолчал.
– Мы так сразу и подумали, – отозвался пожилой воин, – когда увидали власы твои русые да кольчужку потаённую новгородского плетения. А как говор услыхали, так и вовсе признали, что печенег, так и мы тогда тоже печенеги…
Все засмеялись.
Незнакомец улыбнулся, потом ещё раз обвёл всех пристальным взором и, безошибочным чутьём выделив из всех Микулу, заговорил, обращаясь к нему:
– Печенеги там, – он кивнул назад, – в лесном логу, сотни четыре будет. А там, – он кивнул в другую сторону, – сейчас битва идёт. Ежели засада по оврагу потечёт, аккурат нашим в спину ударят, силы и так неравные… А коль одержат верх супостаты, худо будет земле нашей: разграбят всё кругом, людей в полон уведут…
– Про то, что будет, и без тебя знаем, мы тоже тут не хороводы водить собрались, – сердито отвечал Микула. – Ты толком говори, куда клонишь, а не крути, как лиса хвостом…
– Я к тому веду, что, коли б кто ворога перенял хоть ненадолго, я б к тому времени за подмогой поспел…
– А ежели не поспеешь? Растопчут нас печенеги, у нас ведь и сотни людей не наберётся… – озабоченно помыслил вслух старый воин.
– Не пришлют подмоги, самим же хуже будет, – обронил кто-то, – понимать должны…
– Хватит воду в ступе толочь! – прервал разговоры Микула. Он нутром бывалого воина чуял, что посланец говорит правду и на них теперь ложится крайне важная и ответственная задача.
– Вы только коня мне дайте, а я уж удержусь, доеду, – попросил незнакомец.
Он побледнел от боли, когда его подсаживали в седло, потом постарался улыбнуться, слегка тронул коня, и тот пошёл шагом.
– Задержите их, я скоро! Вьюном меня кличут, – оглянувшись, бросил он и пришпорил коня, переходя на рысь.
Отряд Микулы двинулся в сторону оврага, в дальней части которого выжидали удобного момента невидимые пока печенеги. Однако задача усугублялась тем, что по дну оврага время от времени проскакивали вражеские посыльные, донося сведения о ходе битвы. Поэтому людям Микулы пришлось проявить всю осторожность, дабы не выдать своего присутствия и сделать необходимые приготовления: подтащить упавшие стволы деревьев, ветки, камни, хворост.
Завершить работу не успели: с деревьев один за другим прозвучали сорочий стрекот и воронье карканье – это был сигнал: по оврагу шёл неприятель. Впереди – небольшой разъезд, за ним – чёрная шевелящаяся масса всадников. Узость оврага беспокоила степняков. Они пробирались вперёд с опаской, готовые ко всяким неожиданным встречам в этих непривычных местах, начиная от русских дружин вплоть до появления их жутких лесных божеств, на которых так походили торчащие из глинистых стен огромные узловатые корни, вымытые водой, а также старые немыслимо высокие деревья с раскоряченными ветками, заглядывающие в сырой овраг чёрными очами-дуплами.