Перуновы дети
Шрифт:
Светозар сидел размышляя.
В это время мимо проходили несколько мужиков, толкуя между собой. Среди них выделялся высокий голос, показавшийся Светозару знакомым. Он тут же признал возницу, с которым вместе ехал на Торг.
– Здрав будь, Нечай! – окликнул он. – И вы, люди добрые!
Нечай обернулся, глаза его засияли, губы расплылись в улыбке, обнажив нездоровые зубы.
– О, гляди-ка, Светозар! А я как раз мужикам рассказывал, как ты меня излечил, а ты сам – вот он!
Мужики с интересом поглядывали на волхва, некоторые сразу стали спрашивать о своих недугах, но Нечай уже тянул Светозара
– Опосля, мужики, дайте отдохнуть человеку с дороги, вона сколько пешком протопал! Пойдём, друг, я уже освободился, к брату еду. Вон телега моя, садись!
Светозар ненадолго задержался возле мужиков, разговаривая с худым как жердь юношей с нездоровым румянцем на щеках.
– Приходи завтра, – сказал ему Светозар, – вон туда, на берег Волхова, я полечу тебя…
В телеге Нечая они поехали в город.
– У брата моего дочка больная, чахнет, как былиночка. И в церковь носили, окрестили и водой свячёной поили, и священник молитву читал, а всё по-прежнему. Поможешь, Светозар-батюшка? – заискивающе заглядывал в очи возница.
– Поглядим, Нечай, почто раньше времени загадывать…
– Брат мой в плотницком деле умелец большой, – хвалился по дороге Нечай. – Топор у него в руках прямо поёт, и такие чудеса из дерева выделывает! Как сподручнее терем поставить, куда каким оконцем светёлку вывести, как двор обустроить, чтоб всё под рукой было, – всё брательник знает, во всей округе лучшего мастера не сыскать. Сперва он сам работал, а теперь у него одних подмастерьев полдюжины, им многое поручает, а сам только самую тонкую работу делает. И строит не кому попало, а купцам да боярам, самому князю светлейшему терем помогал возводить! – с оттенком великой почтительности поднял палец вверх возница.
– А ты что же? – спросил Светозар.
– А я неспособный. Брат говорит, блажь во мне сидит. Вот купил мне коня да телегу, дай бог ему здоровья, теперь купцам товары вожу. Мне одному много не надо.
– А что ж семью не завёл, годы-то уже за середину перевалили?
– Вольный я, сам себе приказчик, еду куда хочу, что надумаю, то и делаю. А баба, дети – обуза только… Ну вот, приехали! – И он остановил лошадь.
Нечай не лгал. Дом брата оказался настоящим теремом, с подклетью и высоко вознесёнными светёлками. Срублен он был добротно, украшен резными наличниками. Нечай долго стучал в высокие глухие ворота, пока не подошёл кто-то из работников и после выяснения, кто приехал, открыл наконец затворы. Телега вкатилась на широкий двор, встреченная лаем нескольких собак.
На крыльцо вышла дородная женщина со строгим, нахмуренным лицом. Светлый платок только оттенял чёрные брови и карие глаза, с некоторым недовольством взглянувшие на просто одетого босоногого незнакомца, а потом на Нечая, как бы спрашивая: «Кого привёз без моего ведома?»
Возница, накрутив вожжи на выступающий колышек, проворно соскочил с телеги, взбежал на крыльцо и о чём-то стал горячо говорить вполголоса. Пока он убеждал, лицо хозяйки несколько раз менялось: оно то становилось суровым, то освещалось лучиком надежды, но более всего выражало опасение и даже страх: привечать в своём доме некрещёного, а тем паче волхва опасно. Но желание помочь дочери…
– Добрая хозяюшка, – прервал её сомнения Светозар, – не беспокойся обо мне понапрасну. Я человек простой, в теремах жить непривычный, ежели дозволишь, заночую на сеновале, там сподручнее и вольнее…
У хозяйки, видимо, несколько отлегло от сердца, и она велела девушке, помогавшей по дому, накрыть для приехавших стол под навесом. Светозар сел на лавку, а Нечай пошёл куда-то в дальний конец двора побеседовать со знакомым конюхом.
В это время с крыльца медленно сошла девочка лет пяти. Может, она была старше, но выглядела так, потому что была худенькой и бледной до прозрачности. Несмотря на тёплую, даже жаркую погоду, одета она была так, будто на дворе стояла глубокая осень.
Светозар подозвал её, вытащил горсть лесных орехов:
– Это тебе белочка передала!
Девочка несмело взяла, попробовала раскусить орех, но не смогла. Её больше привлёк посох Светозара, и она стала водить пальчиком по его тёмной гладкой поверхности, разглядывая рукоять-ящера.
Волхв поглядел в её глаза, провёл рукой по позвоночнику, погладил по головке. Мать стояла неподалёку в напряжённом ожидании. Слова волхва прозвучали для неё как внезапный удар грома средь ясного неба:
– Хвори в девочке нет…
Мать готова была услышать что угодно, но только не это. Если бы кудесник сказал, что на дитя навели порчу или это какая-то неизвестная неизлечимая болезнь, она бы поверила, но такое…
– Как же нет? Она ведь тает на глазах, моя доченька! – со слезами в голосе проговорила женщина, прижав к себе маленькое покорное тельце.
– Ты сама её изводишь… – строго сказал Светозар.
Женщина испуганно встретила его тяжёлый взор и растерялась.
Она хотела возразить, крикнуть, что это неправда, но стояла молча, только меняясь в лице.
– Ты вначале не хотела этого ребёнка: возраст, немолодая уже. Да и жить стали не чета прежнему, столько забот прибавилось по новому хозяйству, о котором раньше и не мечталось. Вот и стала снадобья пить, чтоб дитя не родилось, – продолжал волхв, глядя своими пронзительными глазами.
Кровь бросилась в лицо женщины. Этот чародей знал о самом потаённом, в чём порою сама себе не признавалась, пряча мысли в укромные уголки души.
– Однако сила Рода победила, и девочка появилась на свет. Но такая хилая и болезненная. И тебе стало страшно, что это из-за тех снадобий. Ты принялась опекать младшую дочь так, как не опекала никого из детей, и тем самым стала вредить ей.
– Что ты говоришь, отче. – Женщина опустила очи, чувствуя, что волхв читает по ним её мысли так же легко, как свои колдовские книги. – Разве может любовь принести зло, тем паче любовь матери…
– А разве ты не ведаешь, – печально сказал волхв, – что от чрезмерного обилия солнца растения гибнут? Что избыточное солнце уничтожает жизнь? Ты сама укрыла вон там цветы в тень, чтоб они не завяли и не усохли. Даждьбог сотворил Солнце в небе нашем и сотворил Любовь в душе человеческой, и законы для них одни. Ибо любовь, подобно солнцу, должна ласково согревать близких, а не испепелять их убийственным жаром и не быть подобной куску холодного льда. Лишь так будет зеленеть Древо Жизни. А коли человек позволяет овладеть собой какому-либо чрезмерному чувству или желанию, то опасны могут быть дела его, ибо он нарушает равновесие Поконов Сварога, который дал человеку не токмо сердце, но и ум.