Первая академия. Том 1
Шрифт:
— Даже не сомневайся. Кофейни пойдут в гору, мы хорошо на них заработаем.
— Но почему ты так уверен? — недоумевала Лиза.
— Так ведь хорошо дела идут. Я слышал… от отца. Он говорил, что фирма перспективная.
Снова пришлось соврать, я ведь не мог сказать, что через сто лет наши кофейни станут крупной сетью, сменив, правда, четырёх владельцев.
— Я всё-таки должна подумать.
— Само собой. Всё равно сделка в ближайшее время не состоится. Чтобы унаследовать выплаты по долгам, мне надо снова стать Дубровским. Кажется, придётся ехать в Ярославль раньше, чем мы планировали.
За разговором мы даже не заметили,
За ужином я пережил вторую волну вопросов, на этот раз уже от Петра Петровича, после чего мы втроём вернулись в гостиную и продолжили разговор о делах. Мне не нравилось, что Оболенский участвует в этой беседе. Пусть он и являлся партнёром и другом Василия Дубровского, но я воспринимал его, как человека чужого, который хочет забрать то, что принадлежит моему роду.
Тем не менее, доходные дома я готов был уступить ему. Самый прибыльный я просто не потянул бы, за него Валентин запрашивал двести пятьдесят тысяч. Второе здание, которое располагалось на Старой Басманной, было дешевле в три раз, однако оно находилось в аварийном состоянии.
В итоге мы сошлись на том, что мы я и Лиза покупаем кофейни, а Пётр Оболенский забирает доходные дома.
Пока никто не знал, когда будет сделка. Валентин хотел отправить доверенное лицо где-то через неделю. Он боялся, что Шереметевы у него всё отнимут, и потому торопился с продажей. Однако прежде мне следовало вернуть себе фамилию рода, а я не собирался ехать в Ярославль до тех пор, пока не состоится судебный процесс, то есть не раньше чем через две недели. Изначально я вообще планировал заняться этим делом на зимних каникулах, но обстоятельства требовали поторопиться.
Переговоры длились долго. Мы с Оболенским уехали аж в одиннадцатом часу. Не зря я предупредил надзирателя, что задержусь.
К воротам академии Ника привезла меня полдвенадцатого, но на пропускном пункте меня мурыжить не стали: всего лишь записали фамилию.
Когда в понедельник утром я явился в аудиторию, где у нашей группы должно было состояться первое занятие, студенты о чём-то оживлённо дискутировали. Увидев меня, все смолкли. Поздоровавшись со всеми, я сел за свободную парту, достал из папки тетрадь и ручку.
И тут ко мне обратился некий Брехов — не титулованный дворянин, как и я. Парень постоянно увивался возле Орлова и других княжеских отпрысков. Он им не прислуживал, на роль мальчика на побегушках Орлов выбрал какого-то паренька из приюта, но всячески заискивал и лебезил. Лизоблюд и подхалим, короче говоря. Павел и Даниил относились к нему с презрением и старались с такими не общаться.
Я заметил, как Орлов дал ему знак.
— Господин Васильев, тут спор возник… — проговорил Брехов. — По поводу одного, так сказать, курьёзного происшествия в субботу вечером. Речь о дуэли, понимаете ли… Так вот, одни полагают, что вы не явились, потому что, извиняюсь… э… струсили, а другие говорят, что вас вызвали на какой-то допрос. И мы гадаем, понять не можем, где же истина? Не прольёте ли свет на эти события?
Глава 12
Кажется, Александра Орлова сильно интересовала несостоявшаяся дуэль, но поскольку для графского отпрыска проявлять столь явное любопытство считалось моветоном, он науськал своего холуя, а тот и рад стараться.
— Каким образом конфликт между мной и другим дворянином,
— Так ведь всем нам интересно, что произошло в тот вечер, — в тоне Брехова не было ни капли учтивости, наоборот, чувствовалась насмешка. Однако вряд ли он решился бы мне что-то сказать, если бы за его спиной не стояли Орлов с приятелями. — Некоторые утверждают, будто вас на допрос вызывали господа из третьего отделения.
— Да, вызывали? А ваше-то какое дело, не могу понять?
— А вы мне сразу показались тёмной лошадкой, — неожиданно заговорил Орлов. — Но теперь вопросов ещё больше. В чём же вы замешаны, господин Васильев, раз вами третье отделение интересуется?
— Это дело касается моего рода и больше никого, — парировал я. — А если так интересно, спросите у своего влиятельного родственника. Может быть, он и поделится тайнами следствия.
Орлов криво усмехнулся. Разумеется, никакой влиятельный родственник не станет ему ничего рассказывать. Парень, как выяснилось, не состоял в прямом родстве с главноуправляющим третьего отделения.
В класс вошёл Комаровский, держа в руках учётную книгу, которую постоянно таскал с собой. Разговор тут же прекратился.
— Доброе утро, господа. Все на месте? Опоздавших нет? Очень хорошо.
— Сергей Владимирович, — обратился к нему Орлов. — Говорят, на кафедру в субботу следователи из третьего отделения приходили. Что-то случилось? У нас здесь заговорщики и бунтовщики завелись?
— Верно, приходили, — меланхолично ответил Комаровский, записывая что-то в учётной книге. — Однако ваши тревоги напрасны. Никаких бунтовщиков и заговорщиков здесь нет. И вообще стоит поменьше занимать голову вещами праздными, к учёбе не относящимися.
На этом вопросы прекратились, а вскоре и занятие началось.
После пары мы с ребятами отправились в другую аудиторию. В коридоре нам попался Степан Оболенский. Он шёл навстречу. Со Степаном я редко пересекался, а если и видел его, то издалека, так что мы с ним даже не здоровались. А тут он кивнул мне и протянул руку.
Редко случалось такое, чтобы княжич и граф здоровался за руку с не титулованными дворянами, с «орловскими» (так в шутку называли тех, кто носил государственный герб вместо родового) и уж тем более с мещанами. Руки друг другу жали разве что близкие знакомые. Похоже, Степан таким жестом решил выразить мне своё расположение при моих одногруппниках. Вроде как, это должно было что-то значить.
Мы со Степаном отошли к окну и перекинулись парой слов по поводу несостоявшейся дуэли и третьего отделения, однако долгого разговора не получилось: мы оба спешили на занятия.
Во время большой перемены я, Павел и Даня, как обычно, отправились в кафе «Ландыш». Сделав заказ, мы расположились за столом у окна. Павел, как всегда, разглагольствовал на философскую тему. Он любил такие разговоры, а Даня поддакивал, притворяясь, что понимает его болтовню.
Я тоже внимательно слушал и поддакивал. Правда, в отличие от Дани я мало того, что прекрасно понимал всё, о чём говорит Павел, так ещё и считал это редкостной банальщиной. А в тридцатые годы увлечение философией среди молодёжи было модным, особенно среди тех, кто мнил себя интеллектуалами. Однако меня Павел считал хорошим собеседником. Достаточно было вставить пару тривиальных фраз, и я сразу же вырос в его глазах. Над Даней же он иногда подшучивал, правда без злого умысла.