Первая белая книга "На пути в неизвестность"
Шрифт:
Из-за окон подул первый холодный ветерок, это лето медленно, но уверенно уходило вместе с жарой и солнцем, давая дорогу холодному ветру с моросящим дождем. Учитель потрепал меня за русые волосы и тоже глянув за окно наставнически сказал:
— Лад совсем уже скоро, я вам обоим обещаю, вы устанете от моих поручений за стенами школы и будете меня умолять вернуть все как было! Или я не прав, и вы готовы продолжать снова и снова делать одно и тоже оттачивая свои навыки, здесь в стенах школы?
Только теперь я задумался о том, о чем говорил учитель, может я что-то и пропустил, но в глубине души я теперь точно понимал, что моя история в стенах школы не может закончится, мое сердце было там за пределами, этих стен, стен этого города, да даже всей империи Астория.
Глава 3 "Все
Церковь на Восточных воротах.
Утро было пасмурным и холодным, косой дождь моросил за окном заполнив своим громким шуршанием и переменчивым воем ветра всю комнату. Я проснулся от холода и боли, которой до кроев была наполнена моя голова. Присмотревшись, я заметил рядом спящего Салли, всего замотанного в серые тряпки, из-под которых проступали бурые пятна от запекшейся крови. Я отшатнулся в сторону на мгновение, подумав, что он мертв, но прикоснувшись к нему я успокоился, почувствовав тепло его дыхания. Солнце было еще где-то далеко за восточными холмами, а я уже одевался, намереваясь пойти к Тильде, чтобы она поскорее дала мне все необходимое для починки крыши. Одев на себя льняную рубаху и перетянув ее на поясом из обрезка ткани я еще раз глянул на спящего Салли и в душе поблагодарил его за вчерашнее. Мои руки сами нащупали на моем лице запекшуюся кровь, и боль снова пульсацией ответила мне на мгновение возвратив снова назад, во вчерашний день.
«…- Просто хлеб… — я разочарованно бросил каравай Салли и задумчиво замолчал.
— Надо было лучше искать, может там еще что-то было? — Салли вертел хлеб в руках тоже недоумевая и виня во всем только меня.
— Да смотрел я, больше не было ничего… — разводил в растерянности я руками, пытаясь оправдаться:
— Во всех мешках был только хлеб и больше ничего.
— Врешь! Нужно еще раз проверить, в чем-то тут подвох, надо вернуться… — Салли злился и бросил мне хлеб обратно, недовольно сжав свои кулаки.
— Доверили настоящее задание, а ты все испортил! Поэтому старик показал только мне лицо этого лысого, а не тебе… — Салли брезгливо сплюнул мне под ноги…»
Я снова стоял посреди комнаты и смотрел в полумраке на свои руки, поднеся их к своему носу, уловив еле заметный запах тмина. Значит мне все это не привиделось, вчера мы и в правду украли зачем-то хлеб. Опять замотав начавшей болеть головой, я отправился на поиски Тильды зная наверняка чем быстрее я начну чинить крышу, тем быстрее она успокоится и покормит меня.
Пробираться в общую столовую, в которой через час все ученики соберутся для утренней трапезы у меня не было никакого желания, поэтому я отправился прямиком на кухню, туда, где трудилась денно и нощно, казалось никогда не спя управительница Тильда.
С самого раннего утра вся школа фехтования шумела будто пчелиный улей с той лишь разницей что пчелы все время трудились, а тут с самого утра чесали языками. Слухи что возникли с первыми лучами солнца превратились в кошмар и ужас стоило солнцу хоть чуть-чуть подняться за далекими холмами. Вести о казни шпионов Ордена облетели всю школу и кинулись из нее в разные стороны обрастая ужасными подробностями с каждым новым пересказом событий, которые превратились из свершившегося факта в безумную фантазию, обросшую со всех сторон городскими домыслами. Мол хлеб не поделили, решили, что озолотятся на его продаже. Толи пять пудов толи десять решили сбыть, не платя налогов на рынке. Деньги то большие, вот один другого и зарезал, а третий побежал к страже, боясь смерти, но смерть то не обманешь. Поговаривали что во всем этом был замешан сын местного графа. Хотя, да и не сын — это графа был, а кто-то из охраны, что взбунтовалась на самого графа, весь он де не платит им из казны. А если и платит, то мало, но они терпят, вот только один стражник и взбунтовался. А граф возьми его голову и отрежь в наказание остальным и скорми ее собакам, чтоб другим бунтарям не повадно было. Слухи переходили от человека к человеку и продолжали обрастать новыми подробностями. Мол дело — это может и не в Гротеске было, может и не с нищими из приезжих, да и сын графа не причем, а казнь вообще для потехи была.
Так сплетня, облетев за пару часов все окрестности вернулась назад, на кухню, туда, где, тихо ступая в этот самый момент оказался я, прячась среди кухонной утвари, прислушиваясь к шуму разговоров.
Старые, молодые и совсем юные ученики, а теперь слуги на кухне работали как единое целое, одни нарезали, другие мешали, чистили, мыли, жарили, парили, варили, тушили, снова нарезали, украшали, выкладывали, забирали и наконец убегали, разнося все по столам что находились в общей кухне. В какой-то момент этот ручеек из живой плоти и огромного количества приятно пахнущих блюд остановился, и вся цепочка стала рушится на глазах управительницы Тильды. Слуги махали руками о чем-то споря перейдя на шепот, и окончательно бросив заниматься своей работой, будто позабыли зачем они здесь. Я совсем притих в темноте угла, только теперь увидев, как Тильда до этого месившая тесто, поставила большой таз на стол и вооружившись скалкой, осторожно, чтобы никого из бездельников не спугнуть, вынырнула из тьмы своей кухни в общий зал. Пятнадцать открытых настежь ртов завороженно слушали еще один, не менее увлеченно рассказывающий о событиях прошедшего дня, добавляя уникальных подробностей и донося лишь, только горькую правду, от которой, даже у старой управительницы волосы чуть от ужаса не встали дыбом.
— Бедный мальчик, вы просто не представляете… — рассказчик лет двадцати, еле сдерживая свои слезы, рыдал, боясь перейти на вой: …столичные мрази заставили его танцевать голым, а потом, оглушив, начали его есть!!!!
— Какой мальчик? — только и смогла выдавить из себя опешившая мужеподобная Тильда, стоя на перевес со скалкой.
— Сын конюха, маленький такой, рыжий… — рассказчик, махая руками, продолжал рыдать: он, он, он живой еще был, когда они его ели, после того как накачали вином….
— Какой сын конюха? — кто-то завороженно спросил из толпы, совершенно не понимая, что Тильда перешла в наступление, подняв скалку над головой и идя прямо на толпу своих подчинённых.
— Я ж говорю, ма-а-а-а-нький, такой, ой, ой — запричитал рассказчик, получая по своей голове удар за ударом.
— У нашего конюха нет сына!!!! Дармоеды, спиногрызы проклятые!!! — уже кричала на помощников управительница, усыпая их спины и головы ударами скалки. Они же, только теперь, опомнившись от ужаса, разбегались в стороны, кто-куда, толкаясь и мешая друг другу, разбрасывая еду под ноги и катаясь по полу.
— Сына конюха съели!!! Я сейчас устрою так, что старшие ученики точно съедят вас всех на завтрак, бездельники!!! — из дверей на шум выглянул еще кто-то, за что был мгновенно наказан точным ударом промеж глаз скалкой: А, кого-то, особо бесполезного и на обед еще раз съедят!!!
Через несколько мгновений общая кухня была почти пуста, остались лишь раненые и искалеченные.
— Битва окончена, сплетники и сплетницы, я вам спуску не дам! За работу все! Живо! — она подталкивала ногами лежавших, но уже не так сильно скорее любя, как мать львица — повелительница всего этого зверинца.
Наконец единое целое снова заработало, ученики-слуги снова начали резать, жарить, парить, варить, доставать, выкладывать, украшать, приправлять, и быстро хватая убегать с подносом в руках прямо за дверь.
— Вот ведь, дураки! — Тильда аккуратно похлопала ладонью себя по низу живота:
— Я сколько себя помню, у конюха палка его никогда не работала, что с ней только не делай. Глупость все это, да и только! Сын конюха это тот, кто разве что его перепить сможет?
Женский хохот залил всю кухню своим звоном, заглушив собой топот десяток ног, я же, наблюдая за всей словесной перепалкой вперемешку с рукоприкладством, надеясь на снисхождение Тильды вынырнул на свет прямо перед ней.