Первая любовь
Шрифт:
Она оставила нас с Кирей в гостиной, а сама умылась и, решительно вздохнув, вышла на крыльцо. Краем глаза я видела движение, каким Дмитрий вскочил и бросился к двери. В этом было столько чувства, что я невольно задумалась: а может, она права, и они страдают ничуть не меньше нашего? Может, Глеб и впрямь навоображал чего, или ему кто-то наплел, так что не было возможности отмахнуться, а теперь переживает почем зря… А вдруг ему в самом деле хуже, чем мне? Так и мучаемся поодиночке…
Я честно не собиралась подслушивать или наблюдать разборки Дины с ее бывшим мужчиной. Но ссора между ними
Обычно Миша улыбался. Я еще ни разу не видала на его лице расстроенное выражение, но тут оно исказилось от беспокойства. Миша почти бегом приблизился к крыльцу, а Дмитрий вышел ему навстречу с такой физиономией, что стало ясно: схватки не избежать…
Эти два дня я горел в аду. Просто лежал на дне бездны отчаяния, лишь время от времени ненадолго всплывая в безумную надежду на то, что это все-таки недоразумение. Что я что-то не так понял, и моя Машенька чиста, а Уваров подстроил невероятную каверзу. Но не верить своим глазам очень трудно.
В первое же утро после дискотеки, разрушившей мою жизнь и все надежды на будущее, я уехал от греха подальше на дальнее пастбище, к старому знакомому деду Тарасу. Чтобы не сорваться, не наорать на нее и наоборот, не начать искать способы оправдать ее, обмануться и снова поверить в несбыточное. Что ж, может, Уваров и правда ей больше подходит? Он городской, обеспеченный, в институте учится… Черта с два! Козел и подлец, каких свет не видывал! Никак он Машеньке подойти не может. А с другой стороны, разве сама она чужда подлости? Обманула ведь меня… ради чего, непонятно, но может, это просто натура такая — жадная? Не верилось мне в эти мысли, как только представлял ее личико и голосок и все-все, что она говорила и делала до того рокового вечера… да что об это думать?
— Зря ты это затеял, — ворчал на меня старый пастух Тарас. — По бабам сохнуть. Не об том тебе думать надо, а об учебе да работе. Как повзрослеешь, поумнеешь, заматереешь — они сами в очередь выстроятся. И выбирай любую. А это что? Не мужик, а тьфу!
— С чего ты взял? — бурчал я в ответ, морщась, как от зубной боли.
— Да будто я не вижу! Девчонка-то хоть стоящая?
Я пожал плечами:
— Уже не знаю. Раньше думал, что да. Самая лучшая.
— И чего страдаешь тогда?!
— Люблю… любил… не знаю, куда деться от мыслей о ней.
— Это да… бабы — они мастера притворства. Мастерицы. Чего она натворила-то?
— Целовалась с другим.
— А тебе до того обещалась?
— Ну… вроде.
— Может, только для тебя?
Я нахмурился, задумавшись. Вспомнил, как обнимал ее, усадив на колени, в спальне, а она обнимала в ответ. И мы признавались друг другу, что нет никого важнее и особеннее. Как еще это можно было понять?!
— Нет, это не вариант!
— И что ты сделал? Когда увидел их?
— Сбежал.
— Трус!
— Да, я испугался. Что убью его, что скажу ей что-то такое, что навсегда сделает нас чужими.
— И черт с ней, если она такая вертихвостка.
— Да, я знаю. Умом понимаю, а внутри пробирает до костей, как представлю…
— Слабак, — вздохнул Тарас.
— Наверное.
Конечно, на том пастбище я не вылечился от своей болезни по имени Маша, но все же мне немного полегчало. Покрайней мере, я почувствовал, что смогу изображать невозмутимость, увидев ее мельком. Или мне это только показалось… В любом случае, дольше злоупотреблять терпением близких я не мог. Им нужна моя помощь в работе, а я тут расслабляюсь.
Однако вскоре по прибытии домой меня поджидала новость, снова выбившая почву у меня из-под ног. Уваров уехал. В то же утро, что и я. Его нет в деревне, а Маша тут. Но в чем же тогда смысл? Прощальный поцелуй? На кой черт он нужен? Городские традиции?..
Я промаялся во дворе полдня, бродя от одной хозпостройки к другой, машинально выполняя какие-то действия, но больше думая-думая-думая. Как достало это навязчивое состояние, просто сил нет! Заметив, как соседка-мучительница входит с улицы в свою калитку, я не сдержал порыв и бегом кинулся следом.
— Маша!
Она так вздрогнула от моего окрика, будто ее землетрясением встряхнуло.
— Глеб… — прошептала Манюся еле слышно.
Черт! Выглядит все так же невинно и беззащитно, как и прежде, хотя я видел ее истинную суть…
— Он уехал! — перешел я сразу к делу, не старясь даже сделать интонацию помягче.
— Кто?
— Ты сама знаешь! Уваров!
— А… да, уехал.
— И? Вернется скоро?
Она выглядела растерянной:
— Нет… Не знаю… Не говорил такого… Почему…
Но я не стал ее слушать:
— И в чем тогда смысл?
— Смысл чего? — наконец девушка покраснела, тем самым как бы признаваясь, что понимает, о чем речь.
— Ты знаешь! — повторил я с нажимом.
— Я… мы… просто прощались… Глеб, что в этом ужасного?
— Прощались… — повторил я ядовито. — Значит, вы так прощаетесь…
Со мной как-то такого ни разу не получилось… ни приветствия, ни прощания, хотя мне она сказала, что я для нее более особенный, чем этот кусок г*вна!
Я разочарванно покачал головой и ушел обратно к себе. Нет, мне с этой девочкой не по пути. К черту! Все к черту!
Я пометался немного по комнате туда-сюда, но не мог успокоиться, и в конце концов отправился к одному приятелю, батя которого гонит самогон. На выпивку из магазина денег у меня не было. Темыч очень удивился моему приходу:
— Да ты че, чувак? Квасить в такую рань? Мне еще батрачить и батрачить…
— Ладно, дай мне шкалик, и я пойду.
— Ага, щас, держи карман шире!