Первая пьеса Фанни
Шрифт:
оскорбил слугу. Он был человек верующий. Он упрекнул меня за то, что я
заигрывал с девушкой из его круга. Я сказал ему, чтобы он помнил, кто
он такой и с кем говорит. Он отвечал, что бог этого не забудет. Я
немедленно его уволил. Гилби. Так и следовало. Нокс. Какое право он имел заговаривать с вами о таких вещах? Миссис Гилби. До чего дошли наши слуги! Миссис Нокс. И его слова сбылись? Джогинз. Они ранили меня, как отравленная стрела. Рана болела много месяцев.
Потом
открыл отель. Он обучил меня моей теперешней профессии и нашел мне
место лакея у мистера Гилби. Если я встречу когда-нибудь того человека,
мне не стыдно будет смотреть ему в глаза. Миссис Нокс. Маргарет, дело не в том, что он герцог, это суета сует. Но
послушался моего совета и выходи за него. Маргарет (берет его под руку), Я полюбила Джогинза, как только его увидела.
Я инстинктивно почувствовала, что он служил в гвардии. Мистер Гилби,
будете вы отпускать его со мной? Нокс. Не будь вульгарной, дочка. Подумай о своем новом положении.
(Джогинзу.) Полагаю, ваши намерения серьезны, мистер... мистер Рудольф? Джогинз. С вашего разрешения, я намерен сегодня же начать ухаживать за моей
невестой, если миссис Гилби может обойтись без меня. Гилби (в припадке зависти, обращаясь к Бобби). Долго придется ждать, пока ты
женишься на сестре герцога! Эх ты, шалопай! Дора. Не кипятитесь, миленький! Рудольф обучит меня аристократическим
манерам. Вот это я называю счастливым концом! Верно, лейтенант? Дювале. Во Франции это было, бы немыслимо. Но здесь... Ах! (Посылает
воздушный поцелуй.) La belle Angleterre! [Прекрасная Англия! (франц.)]
ЭПИЛОГ
Перед занавесом. Четыре критика встают, усталые и со
скучающим видом. Граф, ошеломленный и взволнованный,
спешит к ним.
Граф. Джентльмены, не говорите мне ни слова. Умоляю вас, не высказывайте
своего мнения. У меня не хватит сил выслушать его! Я не верил своим
глазам. Неужели это пьеса? Неужели это имеет какое-то отношение к
искусству? Доставляет удовольствие? Может принести какую-то пользу?
Щадит человеческие чувства? Неужели есть на свете такие люди? Простите
меня, джентльмены: это вопль раненого сердца! Есть тайные причины,
объясняющие мое волнение. Эта пьеса насыщена темными, несправедливыми,
недобрыми упреками и угрозами по адресу всех нас - родителей. Тротер. Пустяки, вы это принимаете слишком близко к сердцу. В конце концов,
в пьесе есть занимательные места. А все остальное отбросьте как
дерзость. Граф. Мистер Тротер, вам легко сохранять спокойствие. Ежегодно вы видите
сотни таких пьес. Но у меня, который никогда не видал ничего похожего
на эту пьесу, она вызывает страшную тревогу. Сэр, будь это одна из тех
пьес, которые принято называть безнравственными, я бы нимало не
возражал.
Воэн шокирован.
Любовь освещает какой угодно вымысел и оправдывает любую смелость.
Банел важно кивает головой.
Но есть умолчания, которые обязательны для всех. Есть правила
благопристойности слишком тонкие, чтобы можно было выразить их словами,
но без них человеческое общество было бы невыносимым. Нельзя
разговаривать друг с другом, как разговаривают эти люди! Ни один сын не
станет разговаривать со своим отцом... ни одна девушка не станет
разговаривать с юношей... никто не станет срывать покровы... (Обращаясь
к Воэну, который стоит слева от него, вторым после Гона.) Ведь правда,
сэр? Воэн. Ну, не знаю. Граф. Вы не знаете! Не чувствуете! (Обращаясь к Гону.) Сэр, я взываю к вам. Гон (с нарочитой вялостью). На меня эта пьеса произвела впечатление самой
обыкновенной старомодной ибсеновской болтовни. Граф (поворачиваясь к Тротеру, который стоит справа, между ними и Банелом).
Мистер Тротер, неужели и вы скажете, что не были поражены, потрясены,
возмущены, оскорблены в лучших, благороднейших чувствах каждым словом
этой пьесы, каждой интонацией, каждым намеком? И не дрожали всем телом
в ожидании каждой следующей реплики? Тротер. Конечно нет! Любая неглупая современная девушка могла бы писать
такие пьесы. Граф. В таком случае, сэр, завтра же я уезжаю в Венецию, уезжаю навсегда! Я
не могу вам не верить. Я вижу: вы не удивлены, не встревожены, не
озабочены. И мой ужас - да, джентльмены, ужас, подлинный ужас!
кажется вам непонятным, смешным, нелепым; даже вам, мистер Тротер, а
ведь вы почти мой ровесник! Сэр, если бы молодежь заговорила со мной
так, как она говорит в этой пьесе, я умер бы от стыда, я бы не вынес! Я
должен уехать! Жизнь прошла мимо меня, и я остался за бортом. Примите
извинения старого, несомненно смешного поклонника искусства - искусства
минувших дней, когда еще была какая-то красота в мире и какая-то тонкая
прелесть в семейной жизни. Но я обещал своей дочери узнать ваше мнение
и должен сдержать слово. Джентльмены! Вы избранные и передовые умы
нашего времени! Вы живете в двадцатом веке, ничему не удивляясь, и
созерцаете странные его порождения без всякого страха. Вынесите свой
приговор! Мистер Банел, как вам известно, в военном суде младший офицер
должен высказать свое суждение первым, чтобы не подпасть под влияние