Первая просека
Шрифт:
Кныш был осужден на три года. Но вскоре его освободили без права служить в военной авиации. Пригодился он в аэроклубе.
Петя Кныш отошел к группе инструкторов и учлетов и, запрокинув голову, стал наблюдать за самолетами, кружащими в небе.
— Где машина Маресьева? Ага, вон он, на виражах. Та-ак, та-ак. Хорошо, хорошо, — комментировал он. — Эх, черт, поглубже бы! А это, кажется, Ткачев там делает перевороты через крыло? Ах, как он торопится, нельзя же так насиловать машину!
Он водил глазами по небу,
— Товарищ начлет, Маресьев заходит на посадку, — доложил инструктор. — У него скольжение на крыло почти до самой посадки.
— Ясно, — сказал Кныш и повернулся к западу, откуда должен начинать скольжение Маресьев.
Там почти на километровой высоте подходил к аэродрому самолет. Вот он ближе-ближе. Даже Кныш не вытерпел, ругнулся:
— Ведь промажет, стервец, не успеет сбросить высоту!
Но тут шум мотора приутих, машина круто склонилась на левое крыло и стала быстро скользить вниз, вбок. Потом спокойно перевалилась на правое крыло и продолжала скользить. Так, перевалившись три-четыре раза, самолет оказался почти у самой земли, неподалеку от взлетного поля. Тут он мгновенно лег в горизонтальное положение, мотор взревел, и машина почти ровно, лишь чуть склоняясь к земле, пошла к полю.
— Молодец! — вырвалось у Кныша. — Классически сбросил высоту, у самой точки!
Он первый кинулся навстречу самолету, когда тот, подняв клубы пыли, подруливал к командному пункту.
В последний раз качнулся вправо-влево пропеллер, мотор чихнул, и машина замерла. Из кабины неторопливо вылез на крыло невысокий плотненький паренек со смуглым лицом, соскочил на землю и расторопно подошел к Кнышу. Приложив ладонь к шлему, он звонко доложил:
— Товарищ начальник летной части, учлет Маресьев закончил выполнение очередного упражнения — виражи и скольжение на крыло.
— Ставлю вам оценку «отлично», товарищ учлет! Молодец, Алеша, — добавил он запросто, пожимая руку своему любимцу.
Кто же знал, что пройдет время и этот паренек, рабочий мехкомбината, станет человеком-легендой! Даже Петя Кныш, который неизменно ставил Алеше Маресьеву оценку «отлично», даже он не мог бы предвидеть этого.
Легендарный город родил легендарных героев — в этом, наверное, была какая-то своя закономерность.
…Наконец очередь дошла и до парашютистов. Все это время они сидели на травке возле своих парашютных ранцев, жадно наблюдая за тем, что происходит на аэродроме.
— Построить парашютистов, — приказал Кныш Гурилеву.
Десять секунд — и все в строю.
— Ну так вот, — заговорил Кныш перед строем. — Сейчас мы вас обкатаем. Знаете, что это такое? Просто повозим по воздуху. А потом посмотрим на ваше самочувствие, и уж тогда повезем
Захар никогда в жизни не только не летал, но и вообще не бывал на аэродроме. Теперь он, словно во сне, робко подошел к «семьдесят пятой».
— Товарищ инструктор! — окликнул он Гурилева. — Прошу объяснить, как тут надо действовать.
Миша бегом к нему.
— Не робь, Захарка, не робь! — подбадривал он Жернакова. — Вот сюда нога, потом сюда нога, — все это он проделывал сам. — Вот сюда зад, а вот ремни через плечо и через пупок, — комментировал он уже из кабины. — Усвоено?
— Вполне. Спасибо, Миша.
— Признайся, трусковато? — вполголоса спросил Гурилев, когда Захар умостился на сиденье и пристегнул ремни.
— Черт его знает! Никак не пойму. Голова какая-то шальная.
— Будет, будет обязательно трусковато, — по секрету сообщал Гурилев. — Но ты, того, нервишки в кулак, успокойся и оглядись. А когда пойдешь уже на прыжок, ни о чем не думай, смело вылезай на крыло и сигай вниз.
Подошел Кныш, встал на крыло, заглянул к Жернакову в кабину.
— Ну, как вы там? Хорошо устроились?
Потом залез в переднюю кабину.
— Гурилев, крутни-ка!
Миша расторопно бросился к пропеллеру, покачал его туда-сюда, крикнул:
— Конта-акт!
— Есть контакт! — ответил Кныш.
Винт бешено крутанулся, затарахтел мотор, набирая напряженный ритм.
— Ну, Захарка, держись!..
Самолет легко побежал, развернулся на поле раз, другой и вот уже понесся — Захар даже не заметил, как он оторвался от земли. Чудеса — земля качается! То так прогнется, то этак, то валится куда-то набок или становится на дыбы, а сама все дальше и дальше. Уж вроде и не земля, а огромный макет, точно такой, на каком когда-то в кавшколе обучали тактике.
Самолет набирал высоту. Захару казалось, что машина висит неподвижно, а земля удаляется, но и это было заметно только потому, что все предметы на ней мельчают. Кругом пусто, будто самолет сам по себе, просто нигде, вне всякого мира. Страшно? Ничуть! Даже очень интересно. Вот только иногда вдруг подкатит, не то в груди, не то в животе станет щекотно, и тогда немного страшновато, похоже, что падаешь.
Кныш повернул голову, пристально посмотрел в лицо Захара, как бы спрашивая: «Ну как?» Захар показал большой палец, весело, даже слишком весело, улыбнулся. Так бывает с человеком, когда он во взвинченном состоянии. Кныш повертел ладонью в воздухе, выписывая какие-то сложные фигуры, потом сжал кулак, потряс им. Ясно: держись!