Первая улыбка Мадонны
Шрифт:
Пётр Семёныч горестно вздохнул, оживился ещё больше и поделился новостями:
– Этой ночью троих человек убили. Зверски... Горло распороли... Какому-то молодому парню грабительской внешности, семидесятилетней старухе-нищенке и...
– он смущённо покосился на мою жену, - И девице сомнительного поведения. И сбросили убитых в реку.
Раненные вампиры не церемонились и так спешили восстановить силы, чтобы вернуться в бой, что схватили первых попавшихся бедолаг, вышедших на улицу. Следующей ночью они, того и гляди, заранее кого-нибудь поймают, свяжут и оставят в каком-то закоулке, чтоб вернуться и выпить их кровь до дна. Дети ли это будут или старики - им будет всё равно. Впрочем,
По моей спине скатилась капля пота. Вампиры так просто меня в покое не оставят. Но их мало. Если я смогу расправится с ними со всеми... Но вампиры наверняка понимают, что я и сам от них не отстану. Я не только стал сильнее, пережив зарю, но ещё защищаю то, что мне дорого. Может быть, они захотят увеличить число бойцов. И в ближайшие ночи появится много новоявленных вампиров. Впрочем, тех ещё убедить надо, чтоб согласились уйти в объятия ночи, а это иногда требует много времени. Ещё и драться надо их научить, если при жизни в объятьях солнца они зарабатывали мирным трудом. Если, разумеется, вампиры не нахватают головорезов... Правда, новым кровопийцам всё равно надо будет потренироваться - в воздухе, крылатым, с непривычки драться очень трудно. То есть, у меня ещё есть время. Но я очень опасен... Скорее всего, они не только займутся увеличением клана, но ещё и позовут другие...
Хозяин с наслаждением отодрал жаренное куриное мясо от кости, затем сунул в рот большой зубчик чеснока. Ох, чеснок! И как же я эту дрянь не заметил, когда вошёл в столовую?! А, точно, он уже не так на меня действует...
Робко протянул руку к проклятому растению.
– Кушайте, кушайте, Кирилл Николаевич, - любезно заворковал редактор, мрачно сверкнув глазами на Софью, которая уже съела две тарелки первого и ела третью второго, - Запах ядрёный, а вкус очень даже ничего...
Глубоко вздохнув, осторожно коснулся кончиками пальцев мерзкого растения. И ничего со мной не случилось. А если?..
Сжал маленький зубчик в руке. Тот не обжёг мою кожу. Притянул к себе, осторожно вдохнул запах. Ничего со мной не случилось. Робко откусил чуть-чуть. Жжётся, пакость! Торопливо набрал в рот воды. Стало легче. Надо же, мне от него не дурнеет... О, я нашёл ещё одно оружие! Кстати, надо бы ещё разыскать молодую осинку...
Написал ещё с десяток рассказов, получил от просиявшего редактора плату и отправился на рынок. Там купил большую корзину, потом чеснока, чтоб с горкой. Затем заглянул в питейную, выпил стакан вина, для достоверности. После купил пару круглых хлебов и нанял двух оборванцев. Первых, которые мне подвернулись.
Дотемна я и босоногие мальчишки шатались по городу, лущили чеснок, тщательно разжёвывали зубчики и выплёвывали получившуюся кашицу по всем тёмным углам. Когда становилось совсем невмоготу, мы отщипывали по куску хлеба и торопливо его ели. Как-то раз наткнулись на городового. Тот вначале ошалел, увидев такого великовозрастного хулигана, как я, да ещё и не смущавшегося света дня, но, получив несколько монет, тихо удалился в ближайшую питейную.
Примерно за час до заката за сим непотребством нас застукал Анастасий, злой, не выспавшийся, разъедаемый болью от многочисленных ушибов - хорошо я на него ночью приземлился - и страстно желавший наставить хотя бы одного грешника на путь истинный. Люди, завидев его в таком дурном настроении, забывали о вежливости и сбегали, даже не выслушав. Мальчишки не хотели упускать возможность подзаработать за ерунду, потому доблестно терпели все его разговоры об Аде. А рассказывал он умело, ярко. Пару раз даже я поёжился, такие пытки он нам описал.
На закате с трудом сбежал от него. Расплатился с мальчишками - и ушёл, не дослушав.
–
– провопил он мне вслед.
И откуда только берутся такие зануды?!
Проворчал, быстро уходя:
– У меня, между прочим, законный брак!
Он завопил:
– Все люди грешники и обязаны покаяться!
А сам он, по-видимому, ни в чём не раскаивается. Наверное, считает себя святым...
Этой ночью вампиры не появились. Ждал их до рассвета, отчего измучился ещё больше, чем от сражения с ними. В город они не сунутся, пока не сгниёт или не высохнет чеснок, но у них ещё шесть деревень... К тому же, другие кланы могут встать на их сторону, чтобы уничтожить меня и Софью, из-за которой я изменился.
Утром меня потянуло на луг. Жена плела венок, а я валялся на траве и наслаждался от прикосновения тёплых солнечных лучей. Так провалялся до полудня, отоспался, набрал сил. Потом мы нашли осинку. Осторожно приблизился к опасному дереву. Ничего не произошло. Коснулся его кончиком указательного пальца. Дерево не стремилось ни обжигать меня, ни отталкивать. Тогда достал из свёртка кинжал, срезал одну ветку, обстругал, заострил с обоих концов.
Анастасий, блуждающий по роще в поисках ярых развратников, очень удивился, застав нас за такими скромными занятиями, как любование отражением в ручье и обстругивание палки. Был он ещё более бледный, чем обычно, волосы грязные, растрёпанные. Прежде он аккуратно причёсывался, собирал волосы ремешком. Однако же парень быстро оправился от потрясения, напомнил, что первые люди согрешили ещё задолго до нашего появления на свет, и ушёл.
За ужином Пётр Семёныч с воодушевлением рассказывал новый анекдот. Мол, некий проповедник зашёл в один небольшой город и читал проповедь так пылко, что половина горожан ушла в ближайший монастырь. А другие люди запирались в домах. Проповедник как-то зашёл в трактир, так все его работники и выпивохи с испугу притворились уснувшими. И ушёл проповедник грустно, а люди всё ещё лежали, боясь пошевелиться. А поскольку дверь была открыта, то в трактир вошёл вор и всех обобрал. Но люди не шевельнулись, молчали, так как боялись, что тот сердитый человек всё ещё где-то рядом. Конечно, всё это был бред, глупая байка. Почему-то люди любят высмеивать что-то святое, хотя сами они от этого лучше не становятся ни на каплю. Ну да Бог им судья... Я лично не возьмусь кого-либо в чём-либо обвинять, даже местного усердного проповедника.
Но что это за улыбка Мадонны, хотел бы я знать! И почему её увидел именно Анастасий? И где?!
Темнело... Я валялся на кровати, поверх одеяла, и крутил короткое осиновое копьё в руках. Софья крутилась перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, пользуясь последними мгновениями дня.
Спросил с улыбкой:
– Тебе так нравится эта новая ночная рубашка?
– Нет, я смотрю на себя...
– А-а...
– Хватит ли?..
Недоумённо сел.
– Но я никак не могу понять, достаточно ли я округлилась во всех местах?
– она печально развернулась ко мне, - Скажи, Кирилл, я очень потолстела?
– Ну, уже не бледная, а румяная, щёки теперь не впалые... А тебе зачем?
– Кирилл, ты же сказал, что я такая тощая, что тебе даже подержаться не за что, - сказала жена, смущённо глядя в пол.
– Так ты... что ж это... ты поэтому так объедаешься?
Сенька кивнула. Значит, ради меня так мучается... чтобы мне понравиться...
С хохотом опрокинулся на кровать. Смеялся до боли в животе, аж слёзы на глазах выступили. Когда успокоился, девчонка всё ещё стояла, пунцовая от смущения, и не решалась поднять на меня взгляд. А впрочем... не такая уж она и девчонка...