Первая улыбка Мадонны
Шрифт:
Скрипнула дверь - и бледная девочка-подросток растерянно замерла на пороге. Она не узнала меня поначалу, так как прежде не видела при свете дневного светила, однако как-то догадалась потом, быстро шагнула ко мне, поймала мрачный взгляд матери, стеной вставший между нами, остановилась.
– Ну так что, ты женишься на Софье?
– решительно спросила женщина, выдёргивая из столешницы нож.
Если откажусь, то она отплатит мне не только за моё предательство, но и за того, растоптавшего её собственные мечты и веру в людей. Или, ещё хуже, она выплеснет свою злость на Сеньку, когда я уйду, испугавшись.
– Ты женишься сегодня на моей Софье?!
Может быть, если я отчасти стал человеком,
А малявка смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Ей хотелось мне верить: она ещё не разучилась...
– Пойдём, - сказал я решительно, старательно маскируя свой страх перед тем опасным и жутким местом.
– Софья, возьми мою праздничную шаль, - приказала хозяйка дома, - У меня нет денег, чтобы купить тебе подвенечное платье, да и твой любовник не выглядит достаточно богатым, чтобы позволить тебе эту радость. Однако ты должна выглядеть нарядно.
Юная девушка бросилась к ведру с чистой водой, зачерпнула её, тщательно вымыла руки и лицо над мусорным ведром, затем достала старый гребень, в котором не хватало примерно четверти зубьев, торопливо расплела растрепавшуюся косу, расчесалась, в спешке то и дело вырывая волосы. Впрочем, от боли она не плакала и не стонала, только лишь морщилась на мгновение, когда вырывался какой-либо волос. Затем Сенька вынула из древнего грязного сундука, который готов был рассыпаться не то, что от удара, от одного лишь резкого прикосновения, белую узорчатую шерстяную шаль, закутала плечи.
Мать оттолкнула дочь от сундука, достала старые тусклые шпильки - и уложила косу дочери вокруг головы как корону. Мне стало досадно, что не взял с собой нескольких монет, заработанных за последний рассказ две ночи назад. Тогда я не успел подарить их моей подруге - дед поймал меня уже у выхода из пещеры и велел собираться к битве. Тогда я оставил деньги в пещере, у моего каменного ложа - другим детям тьмы они были ни к чему. Ими пользовался только Эдвард, одинаково любивший и вырядиться по последней человеческой моде, и крови попить из юных людских женских тел, и поразвлечься на ложе, что с женщинами ночного народа, что - с дневного. Но дядя сам добывал себе деньги, безжалостно обирая жертвы мужского пола, так что я не боялся, что он позарится на скромное содержимое моего кошеля. А потом мне стало не до денег... К тому же, теперь я не смогу вернуться за ними в пещеру моего клана. Точнее, не хочу. Да и зачем?..
Сначала мы шли в церковь втроём: Сенька держала меня под руку, за нами мрачно шагала её мать. Нож она взять с собой не осмеливалось, но пригрозила избить мою невесту до смерти, если я внезапно сбегу. Приметила, что мне дорога её дочка - и била меня прямо по сердцу, ядовитыми угрозами, сложенными в короткие фразы. Затем откуда-то высыпала стайка братьев и сестёр Софьи - и робко пристроилась за нами, не приближаясь более чем на пятьдесят шагов. Отчим её сейчас трудился где-то.
И вот, спустя целую вечность, из-за домов показалось это место... Сенька потянула меня вперёд, но я как будто вмёрз в мощённую дорогу, с ужасом смотря на здание, а то укоризненно взирало на меня сверху вниз. Словно гневно вопрошало, как я посмел, ничтожный, предать Бога и дневное светило и отдаться ночному?!
Мне захотелось сбежать далеко-далеко отсюда, в родной мрак пещеры или провалиться сквозь землю, или сейчас же осыпаться прахом, только бы не стоять тут, возле этого жуткого
Двери церкви неожиданно распахнулись - и в объятия дня выскользнул старый священник. Глаза его, отчего-то остановившиеся именно на моём лице, напомнили мне небо. Мне показалось, что я тону в этом бездонном небесном океане, среди солнечных лучей, омывавших дно небесного океана вместо воды...
– Вы к нам?
– спросил священник мягко и дружелюбно.
Мать Софьи кинулась к нему, припала к его руке, затараторила, прося соединить святыми узами меня и её дочь. Мол, та ещё совсем сопля, но это лучше, чем предаваться греху без брака и прочее, и прочее... Сенька побледнела, кусая губу от волнения. Когда с её тонких покрасневших губ соскользнула капля крови, то я невольно посмотрел на эту красную жидкость... Жажды не ощутил, только недоумёние. Она не будила во мне прежнего трепета и желания приникнуть к ней, втянуть в себя. Я не вампир, но и не человек. Так кто же я?! Кем меня сделала жестокая заря?!
– Хорошо, я проведу обряд. И денег не возьму, - добродушно отозвался священник, потом оглядел улицы, щурясь от солнечных лучей, и проворчал себе под нос, - И где его...
– правда, вовремя спохватился и окончил уже прилично, - ...Ветры носят?
– развернулся к нам, печально спросил, - А не видели ли вы, дети мои, Анастасия?
Моя невеста, её мать и выводок детей единодушно покачали головами.
Тут из-за церкви выскочил какой-то мужчина с растрёпанными волосами, в разорванной снизу куртке и в драных грязных штанах. На усталом и смуглом лице его безумно горели тёмные глаза. Он стрелой устремился по лестнице, споткнулся о самую верхнюю ступеньку, скатился вниз, сразу же вскочил на ноги и опять устремился наверх, к священнику. На сей раз благополучно достиг вершины, рухнул около старика, вцепился в его одеяние.
– О, умоляю вас, отец, заберите его! Уберите его от нас! О Боже! Забери его! Дьявол его разрази...
Священник поморщился от ругательства и всё же заботливо осведомился:
– Что случилось, сын мой?
– Анастасий...
– прохрипел горожанин и вдруг разрыдался, - Заберите его, святой отец! Умоляю, заберите!
– И что он на этот раз натворил?
Плачущий мужчина ответил, содрогаясь всем телом:
– Впервые за долгое время у меня выдался свободный денёк... Я долго гнул спину и заработал денег... отнёс почти всё жене... Только две монеты утаил, самых мелких! Соврал, что отдаю всё, что заплатили...
– он поднял виноватое, залитое слезами лицо к дружелюбно улыбающемуся старику, - Я не могу расслабиться, святой отец! Я не могу уснуть! Не могу забыть мой каторжный труд! И только бутылку... я только бутылку хотел... И пил, медленно пил... я вёл себя прилично, святой отец! Я вообще жене не изменял! Никогда! Ну... каюсь, пару раз, с вдовой-соседкой... Но я никого не убил! Я не воровал... ну разве что в детстве... с мальчишками лазал к соседям в огород... Святой отец, я до сих пор не могу понять, почему соседские яблоки выглядели такими румяными и вкусными, хотя у нас самих... я прежде жил в деревне, святой отец! И у нас самих было три яблони... И вот я пил... И другие спокойно пили... кто-то ссорился... А потом...
– А потом пришёл Анастасий?
– мягко предположил священник.
– Да, он пришёл... Он стал грозить нам Адом... Он долго говорил нам о том, как черти жарят грешников в Аду... Но, отец! О Боже! Я ж никого никогда не убил! Я ж... почти не воровал... я только два раза спал с соседкой...
– Ох уж этот мальчишка!
– тихо произнёс старик и вздохнул, потом дружелюбно шепнул перепуганному и издёрганному прихожанину, - Ступай с Богом, сын мой. И более не греши.
– Но Ад... Анастасий сказал, что все мы грешники и там будем...