Первая версия
Шрифт:
— Вы не боитесь первому встречному рассказывать о своих больших доходах? — улыбнулся я.
Девочка мне определенно нравилась.
— Вообще-то я Марина.
— Саша, — сказал я.
— Уж раз вы меня не задавили, когда имели такую возможность, то теперь мне вас можно не бояться, — как-то очень нелогично ответила она и засмеялась. Тут-то я и понял, наконец, что моя попутчица была уже изрядно навеселе.
Доехали мы на удивление благополучно. Больше под колеса моей «пятерки» красавицы не бросались. Зато одна из них сидела рядом со мной.
Ее квартира оказалась в соседнем подъезде.
— Я вас хочу пригласить, Саша, выпить со мной за мое чудесное спасение, которым я обязана исключительно вам.
Когда вас так искренне приглашает молоденькая и красивая девушка, попробуйте-ка отказаться!
В Марининой квартире царил хаос. Но она за него не извинялась, что обычно делают женщины даже в менее необходимых случаях, сдувая несуществующую пылинку в идеально прибранной квартире. Всюду стояли нераспакованные коробки, флаконы и баночки с косметикой находились в самых невероятных местах: на полу в прихожей, на телевизоре и даже на платяном шкафу гигантских размеров. Столь же гигантский несложенный диван был прикрыт пушистым клетчатым пледом.
— Садитесь, Саша, сейчас принесу чего-нибудь вкусного.
Я, повыбирав между коробкой и диваном, сел все же на диван.
На красном пластмассовом столике с колесиками Марина прикатила натюрморт из ассортимента ближайшего супермаркета на бывшем рынке. Я туда ради интереса заходил как-то и даже купил коробочку французского сыра. Но цены, указанные в долларах на обертках, когда их переводят в рубли, выглядят слишком большими, хотя не очень отличаются от цен в обычных магазинах.
На столике было ассорти из орехов, прозрачно нарезанные ветчина и колбаса, микроскопическая баночка с еще более микроскопическими огурцами, печенье с тмином и еще какое-то. Хлеб, однако, был самый что ни на есть отечественный — черный и немного черствый. Довершала картину литровая, чуть початая бутылка лимонного «Абсолюта» и два красивых граненых стакана, совсем не таких, как во времена моей юности.
— За неожиданное знакомство, — подняла стакан Марина и состроила мне глазки.
Потом она вставила кассету в огромный двухкассетник, стоявший на подоконнике.
— Это мой любимый Элтон Джон. Я тоже помнил эту музыку, когда она была у меня записана на больших бобинах первого в моей жизни магнитофона.
Мы потихоньку надирались. Оказалось, что Марина тоже не прочь выпить, тем более такого божественного напитка. Водка шла так легко и так тепло разливалась по жилам, что уже после третьего тоста мы с Мариной чувствовали, будто знакомы как минимум сто лет.
Я узнал, что она учится на филфаке, на романо-германском отделении, на четвертом курсе. Что она натура очень влюбчивая и что, как ей кажется, она уже и в меня влюбилась. Похоже, что и я влюбился, причем второй раз за один день. Меня тоже потянуло на откровенность. Конечно, то, что я следователь по особо важным делам, не входит в категорию государственных тайн, но, будь я менее усталым и выпей чуть меньше, я бы скорее всего об этом болтать сразу не стал.
Правда, Марина не проявила никакой сверхзаинтересованности к моей нетривиальной профессии и не выпытывала никаких «тайн».
По-моему, ей просто хотелось, чтобы я ее поцеловал. Все уже было ясно. Я ее невысказанное желание выполнил, но события мы не торопили, выпили еще, еще и даже потанцевали немного.
Вернувшись на клетчатый диван, мы почувствовали, что нас уже несколько развезло, что одежда нам мешает и что вообще пора прилечь, чтобы не упасть на пол.
Марина отстранилась от меня, подошла к огромному шкафу, достала оттуда полотенце и погнала меня в ванную, где царил такой же беспорядок. Только в отличие от комнат здесь было не так много предметов, но все — в столь же неподходящих местах. В углу стоял набор для специй, а рядом — сумка с какими-то обувными коробками. На табурете, свернувшись, как клубок ядовитых змей, притаились полосатые кухонные полотенца... Войдя в комнату, я обнаружил постель уже разобранной. Марина была в полосатом халате, надетом явно на голое тело. Призвав меня располагаться, она упорхнула в ванную.
Коснувшись головой подушки, я, грешным делом, чуть не заснул, но Марина вернулась достаточно быстро, и я не успел так опозориться...
Я проснулся среди ночи. Марина, как обманчиво невинное дитя, сладко спала, подложив обе ладошки под щеку. Моя голова от выпитой водки не только не болела, но была удивительно чиста и способна к размышлениям. Чем я и воспользовался, потому что спать больше не хотел: за окном было совсем светло, но вороньи крики, раздававшиеся поблизости, свидетельствовали о том, что еще очень рано.
Первым делом я вспомнил о Любе и почувствовал себя в некотором роде изменником, хотя, кроме взглядов, никакого другого повода она мне для этого не давала. Потом я вспомнил рассказ Ломанова о его изысканиях в библиотеках. Материалов оказалось много. Ломанов готовил мне выжимки из разных источников. Уже не существовало ни Любы, ни даже Марины — я думал о Кларке.
Глава шестая НОРМАН КЛАРК
Согласно нарытым Ломановым материалам, начинала складываться картина жизни и судьбы таинственно погибшего американского миллионера. Норман Кларк родился в местечке Блу-Бей под Чикаго, на берегу озера Мичиган. Это произошло в том году, когда в далекой России приключилась Октябрьская революция, которую на протяжении десятилетий русские называли «Великой».
Сведения о его детстве, содержащиеся в «Парадоксах Кларка» Роальда Линча и рассыпанные по множеству иных изданий, как нельзя лучше соответствуют классическим американским легендам о парне из обычной небогатой семьи, который разбогател и стал потрясающе важной птицей исключительно благодаря своим необыкновенным талантам. Таланты эти на самом деле были самого обычного свойства: напористость, трудолюбие, стремление к победе, обостренное честолюбие. Плюс немного везения. Правда, биограф постоянно подчеркивает, что на фоне детства «обычных» миллионеров детство Кларка отличалось тем, что уже тогда проявились незаурядные и контрастные черты его характера.