Первая встреча – последняя встреча
Шрифт:
У него была поклонница по имени Буба, дама полусвета, с которой у него были шуры-муры. Она предложила ему на пару создать кабаре. Буба вложила свою долю денег, что-то имелось у Александра Николаевича. И вот наступило время открытия кабаре «Гардения». Хозяева стояли в дверях, радушно встречая гостей. Совладелец с гарденией в петлице, в замечательном костюме выглядел процветающим бизнесменом. И поначалу «Гардения», где гвоздем программы был Вертинский, в самом деле процветала. Но Александр Николаевич оказался неважным бизнесменом. И кроме того, слишком гостеприимным. Каждый вечер после концерта он
Вертинский был признан невиновным, но мечта – возвращение на родину, – мечта, которую он лелеял в своей душе двадцать лет, рухнула. Все надо было начинать сначала. На этот раз он направил послание прямо Молотову. «Дорогой Вячеслав Михайлович! Я не могу жить вдали от Родины, особенно сейчас, когда она истекает кровью. Эмиграция – это тяжелое наказание. Я двадцать лет жил без Родины. Даже в тюрьме за примерное поведение наступает когда-то помилование. Очень прошу дать мне разрешение на возвращение домой. Я еще могу быть полезным своей стране, в особенности в такое время… »
Тут случилось событие, которое определило его дальнейшую жизнь до конца. Он встретил молодую прелестную девушку – Лиду Цирглава.
Дальше в моем рассказе об Александре Николаевиче принимают участие три очаровательные женщины – вдова Александра Николаевича Лидия Владимировна Вертинская и две их дочери – Марианна и Анастасия, известные театральные и кинематографические артистки. Интервью брались порознь, у каждой отдельно.
Эльдар Рязанов. Лидия Владимировна, у вас такая необычная внешность. Кто ваши родители?
Лидия Владимировна. Мой отец грузин – Владимир Цирглава. Светловолосый, с голубыми глазами...
А у мамы со стороны бабушки – сибирские староверы, а со стороны дедушки – донские казаки. Детство прошло в Харбине, училась там в русской школе. После смерти отца в тридцать третьем году переехала в Шанхай, где окончила английскую гимназию. А после курсов стенографии и машинописи работала в пароходной компании.
Эльдар Рязанов. Знали ли вы песни Вертинского до того, как увидели его, как говорится, живьем, на сцене?
Лидия Владимировна. Я слышала его песни на пластинках. Мне они очень нравились. А потом, на Пасху, я была в одной компании. У кого-то возникло предложение – поехать и послушать Вертинского в концерте. Я обрадовалась, мы поехали. Кто-то из нашей компании был знаком с Александром Николаевичем, и он подошел к нам. Меня познакомили. Я была очень рада этой встрече, предложила ему сесть. И, как Вертинский потом говорил: «Я сел. И сел на всю жизнь».
Эльдар Рязанов. Где это случилось? В ресторане, кабаре?
Лидия Владимировна. Это был ночной ресторан.
Эльдар Рязанов. Что вы испытали, какие ощущения, когда увидели впервые
Лидия Владимировна. Совершенно поразительное чувство меня охватило. Он пел «Прощальный ужин», стоял на эстраде такой великолепный, такой элегантный. Мне он казался божественным. А когда он спел: «Я знаю, даже кораблям необходима пристань. Но не таким, как мы, не нам, бродягам и артистам», – то в эту минуту стрела жалости пронзила мое сердце. И тут возникла моя влюбленность в Вертинского. Мне стало его безумно жалко. Такой роскошный – и вдруг у него нет пристани.
Любовь у меня сразу соединилась с жалостью. И это было всегда, всю жизнь. Мне всегда было его жалко.
Эльдар Рязанов. А он сразу в вас влюбился?
Лидия Владимировна. Вы знаете, я была удивительно хороша в тот вечер. Мне было тогда семнадцать или восемнадцать. Я была в зеленом платьице, которое очень шло к моим зеленым глазам и длинным ресницам. Когда я сказала Вертинскому, что я по отцу грузинка, он ответил, что всю жизнь обожал грузин. А потом, живя со мной, всегда называл себя «кавказский пленник».
Эльдар Рязанов. Сразу начал за вами ухаживать?
Лидия Владимировна. Я, правда, могла редко с ним встречаться, работала каждый день. У меня были свободны только суббота и воскресенье. Потом надо было еще выбирать время, когда мама куда-нибудь уйдет. Когда она узнала, что я хочу встречаться с Вертинским, то был дикий скандал. Был такой скандал! Ой, какой был скандал!
Эльдар Рязанов. Почему? Из-за репутации Вертинского как жуира и донжуана?
Лидия Владимировна. Частично и это. Но самым важным для мамы была огромная разница в возрасте между нами. Ей это казалось чудовищным, понимаете? Чудовищным и никак не совместимым. А для меня это ничего не значило. Мне было с ним более интересно, чем со сверстниками.
Эльдар Рязанов. Лидия Владимировна, насколько я понимаю, осада продолжалась около двух лет? И он писал вам письма?
Лидия Владимировна. Очень много писем, чемодан писем.
Эльдар Рязанов. Я читал в «Огоньке» некоторые письма, которые вы разрешили опубликовать. Должен сказать, перед такими письмами не устояла бы никакая женщина.
Лидия Владимировна. Устоять было трудно.
Эльдар Рязанов. В письмах чувствуется настоящая любовь и, кроме того, огромный литературный дар.
Лидия Владимировна. Да. Оказалось, не он пленник, – а я его пленница. Здесь еще и другое... Я рано потеряла отца, у мамы сибирская кровь, она по природе молчаливый человек, а он мне все время рассказывал что-то интересное, необычайное. Перед моими глазами всплывали экзотические страны, далекие путешествия, дороги, его необычайная жизнь. И потом эти чудесные письма. Они завлекают, завораживают... Он писал, я отвечала, он писал, я отвечала.