Первое дело Мегрэ
Шрифт:
— У вас здесь назначено свидание, что ли? — спросил полицейский у переминавшегося с ноги на ногу Мегрэ.
— Сам не знаю.
На глазах у него навернулись слезы. Никогда еще он не чувствовал себя таким униженным.
— Сдается мне, они больше всего боятся журналистов. Потому и принимают такие меры предосторожности. Самое смешное, что у нас в семье все пьют кофе «Бальтазар». Вот уж не думал, что в один прекрасный день…
Из дома, как видно, часто куда-то звонили — до них то и дело доносились
— Если вас послал ваш комиссар, я могу пойти сказать ему, что вы ждете.
— Не стоит.
Инспектор пожал плечами. Он уже ничего не мог понять, особенно когда заметил, что Мегрэ глотает пилюлю.
— Захворали?
— Вы не знаете, как это началось?
— Что именно?
— Вы были сегодня на Набережной Орфевр?
— Да. Я как раз собирался на облаву в квартал Ля Виллет. Комиссар Бародэ обрабатывал в это время одного типа.
— Маленький, в клетчатом костюме?
— Да. Хитрый, видать, парень.
— Бародэ звонил комиссару?
— Нет. Его вызвал к себе главный. Пока он ходил, я караулил парня. Занятный тип! Он просил закурить, да у меня не было.
— А потом?
— Когда мосье Бародэ вернулся, он снова закрылся с этим субчиком в клетчатом костюме, сказав нам, чтоб мы были наготове.
— Кто мы?
— Ну, из опергруппы… Нас было трое, кроме комиссара. Двое других сейчас в доме. Того, который копал, звать Барьер, месяц назад он был ранен при задержке поляка с улицы Коленкур.
Мегрэ ловил каждое слово. Перед ним возникла комната на Набережной Орфевр, полицейские, дружелюбно покровительственное «ребятки», с которым Бародэ обращался к своим подчиненным.
Почему же с ним так поступили? Разве он допустил какую-нибудь оплошность? Или не сумел взяться за дело? Или был недостаточно осторожен?
Уходя с бульвара Ришар-Ленуар, комиссар Ле Брэ, казалось, дал ему свободу действий. А сам бросился на Набережную Орфевр! Может, он и сюда пожаловал?
— Значит, дворецкий признался?
— Вроде бы так. Рожа у него, во всяком случае, мерзкая.
— Я больше ничего не понимаю.
— А почему вам кажется, что вы должны что-нибудь понимать?
Это был, быть может, первый урок скромности, преподанный Мегрэ. Инспектору, надо думать, уже перевалило за тридцать. Он обладал тем спокойствием, тем безразличием, которое присуще людям, много повидавшим. Он покуривал свою трубку, даже не пытаясь прислушиваться к тому, что происходило в доме.
— Во всяком случае, это куда лучше, чем облава на участке Ла Виллет. Бог знает, сколько бы она отняла времени…
У тротуара остановился автомобиль. Молодой врач с темной бородкой поспешно вышел из машины, держа в руке чемоданчик. Мегрэ узнал его по фотографиям, которые часто печатались в газетах.
То
— Где все?
— Здесь. Пожалуйста, доктор. Труп в саду. Но прежде всего вы, наверное, захотите повидать прокурора?
Все, кроме Мегрэ, беспрепятственно проникали в святая святых. Ему ничего не оставалось, как терпеливо ждать под сводами подворотни.
— Вот увидите, — сказал инспектор, — вся эта история займёт в газетах не более трех строк.
— Почему?
— Потому!
И вечером в «Пресс» действительно можно было прочесть:
«В ночь с 15 на 16 этого месяца в особняк семьи Жандро-Бальтазар на улице Шапталь проник грабитель. Дворецкий Луи Вийо, пятидесяти шести лет, уроженец Ансе-валя, Ньевр, убил его наповал выстрелом из револьвера, попав прямо в сердце».
А Мегрэ в это время лежал с температурой 39, госпожа Мегрэ не знала, как ей избавиться от флейтиста, ни на шаг не отходившего от больного и более чем когда-либо напоминавшего всем своим видом приблудного пса.
Глава IX
ЗАВТРАК В ДЕРЕВНЕ
Так продолжалось три дня. Сначала он надеялся, что и в самом деле серьезно заболел и что это подействует на их совесть. Но когда он на следующее утро с величайшей опаской открыл глаза, то обнаружил у себя всего-навсего обыкновенный насморк.
Тогда он схитрил. Даже перед собственной женой было неловко валяться с насморком, и он застонал, раскашлялся, стал жаловаться на боль в груди.
— Я тебе поставлю горчичник, Жюль. У тебя может разыграться бронхит.
Она была по-прежнему жизнерадостна и весела. Нежно ухаживала за ним. Нянчилась с ним, как с маленьким ребенком. Однако ему казалось, что она кое о чем догадывается.
— Входите, мосье Минар, — донесся до него ее голос из передней. — Нет, ему не хуже. Только попрошу вас не очень его утомлять.
Значит, она тоже вступила в игру.
— Какая температура? — спросил обеспокоенный флейтист.
— Пустяковая.
Госпожа Мегрэ предусмотрительно не назвала ее, ибо цифра была несколько ниже тридцати семи.
Она обожала всякие микстуры, горчичники, любила варить бульоны, сбивать гоголь-моголи. Ей нравилось также тщательно задергивать шторы, создавая в комнате приятный для глаз больного полумрак, и ходить на цыпочках, приоткрывая время от времени дверь в его комнату, чтобы проверить, спит ли он.
Бедняга Минар, он уже больше не нужен! Мегрэ даже сердился на себя за это чувство. Он ведь очень к нему привязался. И приятно было бы доставить ему удовольствие.