Первостепь

Падаманс Геннадий

Наконец, ямы закончились. Львиный прайд остался ни с чем. Они рыли ямы для работяг. Не для воинов. А работяги больше не шли по тропе. Работяги облизывали нижние волоски ногохвостки с капельками дурмана, и если б какой-нибудь лев теперь высосал их, нализавшихся, разведчица только порадовалась бы. Но муравьи, как и все звери, не очень-то любят размышлять над тем, что могло бы быть. Им хватает того, что есть. Они отвечают за это.

А был уже полдень. Высокое солнце излишне фиолетилось и ощутимо пощипывало муравьиный панцирь. Рыжая Воин добралась до границы владений их братства-сестринства, здесь привычная тропа разворачивалась в обратном направлении. Значит, она должна была возвращаться. Но она не могла возвратиться ни с чем. Даже

работяги не приходят в муравейник пустыми. А воины служат примером для работяг. И Рыжая Воин свернула с тропы для охоты.

Она не спешила. Тщательно нюхала землю, воздух, травины. Нашла следы небольшого жука, слишком быстрого. Того, что умеет стрелять горящей водой. Ещё обнаружила норы дождевого червя, непосильного для одинокой. А потом почуяла куколок толстоножки.

Это была настоящая добыча. Добыча добыч. Белые жирные куколки, уже готовые родить неуловимых мух, выглядывали из земли словно шляпки молодых грибов. Рыжая Воин не могла видеть их всех, даже малой толики, но насыщенный запах обильной еды пьянил не хуже зелья ногохвостки. Сюда можно было бы привести огромный отряд сестёр и накормить весь муравейник – да, можно было, и у разведчицы долго не получалось утихомирить обуявший её восторг. Ведь её память опять притихла. В маленьком муравьином тельце не умещаются все чувства сразу, если одно из них становится слишком сильным, какое-нибудь другое в этот момент вообще вытесняется. Потому Рыжая Воин с ликованием вытащила из земляного укрытия, попросту выцарапала, выкрутила челюстями крайнюю куколку и сразу же потащила туда, где её ждали. Где должны были ждать.

Тащить жирную куколку не так-то просто. Но муравей очень силён. Если бы муравей был величиной с человека, то сумел бы поднять даже мамонта. Он бы справился с ним безо всяких острых палок. И жирная куколка была для Рыжей Воина если не мамонтом, то, уж точно, быком. Но она просто вцепилась жвалами в её округлую голову и потащила волоком, двигаясь задом. Тяжесть не умаляла её радости. Скорее, наоборот.

Однако она приближалась обратно ко львиным ямам и решила изменить тропу, сделать обходной крюк. Нелегко это выполнить с такой тяжёлой добычей, да ещё двигаясь задом, но другого выхода у неё не было. Она свернула на неисследованную землю и потому остановилась, настороженно оглядываясь и принюхиваясь. Опасения оказались не напрасными. Между травинами поблескивала радуга паучьей сети. Рыжая Воин не могла в одиночку пойти на паука, это было бы верной гибелью, потому ей пришлось опять повернуть и пробираться вдоль края львиных ям.

Но прежде чем пройти этот опасный участок, она решила подкрепиться. Вскрыла мощными челюстями верх куколки и стала высасывать вкусную внутренность, покуда брюшко не наполнилось. Наверное, и тяжесть теперь будет немного полегче.

Она не успела закончить еду, когда почуяла приближающийся отряд. Похоже, что изголодавшаяся ногохвостка выгнала пьяниц за добычей. Они шли пританцовывая и с песнями. Распевали их тела. Разбрасывали пьяные запахи по всем направлениям и для всех врагов сразу. Рыжая Воин бесстрастно глядела, как первые гуляки стали скатываться в ямы. За первыми – следующие, за следующими – другие. Беспечные олухи не обращали никакого внимания на опасность. И скопом исчезали под землёй, тонули в песке. Львам выдалась хорошая охота.

А потом появился ещё один охотник, более грозный. Крапивник. Бурая в полоску птичка, задрав кверху короткий хвост, налетела мгновенно. Она носилась по песку на проворных лапках и склёвывала беспечных гуляк так быстро, что Рыжая Воин едва успевала следить за движениями птичьего клюва. А гулякам было всё нипочём. Они продолжали ползти напролом. Птица склевала их всех. И даже тех, которых успели схватить муравьиные львы, она вытащила из ямок. Одного бедолагу вытащила вместе с вцепившимся львом и проглотила обоих. Как только всё влезло в её ненасытную глотку!

Рыжая Воин застыла и вжалась в землю. Безрассудным

было бы позволить себя заметить столь умелому врагу. Рыжая Воин, как зачарованная, наблюдала исподтишка за расправой – и что-то в ней происходило неведомое. Непостижимое. Она вдруг увидела, как бросает добычу, как возвращается в муравейник, расталкивает пьянчуг, находит её, ногохвостку, находит – и… Она не сомневалась в собственных силах. Она оторвёт её голову одним укусом, она склюнет эту громадину, как та птичка склевала пьянчуг… Она сделает это. Она уже видит, как сделает. Она спасёт ждущую Мать. Да!

Но судьба сложилась иначе. Возбуждённая, Рыжая Воин прозевала другого охотника. Не учла его прыжок. Огромный – до неба – раздутый волк бросился на увлёкшуюся обжорством махонькую птичку. И одна из серых лап, отталкиваясь для решительного прыжка, оттолкнулась от ещё более махонького затаившегося муравья. Рыжая Воин залегла неудачно, она не взяла в расчёт когтистую волчью лапу, не успела отпрянуть, оказаться на мягкой земле, в которую можно вдавиться. Она не успела. То ли добыча ей помешала, то ли проклятая ногохвостка. И её голове пришлось вдавиться в очень некстати подвернувшийся камушек. Волчья лапа вдавила её своим когтем – и голова треснула, лопнула, брызнула. Голова Рыжей Воина – а не ногохвостки. Разъярённая душа выскочила через разрыв и яростно наблюдала, как брюхатая волчица в один присест расправилась с опьяневшей птичкой, склевавшей всех муравьёв и самого льва. Досадно было душе. В смятении она поддалась малому. Воин всегда готов к смерти, но раздавить походя, даже не глянув, словно какую-то постороннюю тварь – зачем так, почему? Ей не дали отомстить ногохвостке, но она не могла отказаться от своей мести. Она помнила только одно, что должна отомстить.

Злобный вихрь закрутил беспризорную душу и помчал вслед за остальными.

****

К Чёрной Иве явилась в гости Сквалыга.

Сквалыга в Срединном мире была женой Пёстрого Фазана. Её тоже схватили лесные люди. Но человек ведь не может, подобно утке-пеганке, ужиться в норе врага. Она умерла от позора, потому что её превратили в наложницу. Всякий мужчина лесного племени, даже самый дряхлый и неопрятный, мог преспокойно её насиловать, когда собственная жена почему либо не хотела его принять. Сквалыга не смогла долго вытерпеть такой жизни и после короткой болезни переправилась сюда.

Сквалыга выглядит так же само, как и на земле. Уже пожилая, извилистые морщины на лбу, длинные спутанные волосы понемногу начинают или, вернее, перестают седеть, нос слегка припухлый, прямой, щёки впалые. Во рту нет передних зубов, отчего и при сомкнутых толстых губах ощущается под ними провал. Это новая примета, которую сотворил безжалостный кулак лесного человека.

Чёрная Ива отрешённо глядит на Сквалыгу и не перестаёт удивляться чудесам этого мира. Люди здесь не стареют, а, наоборот, молодеют. Несколько морщинок на челе Сквалыги уже разгладилось, остальные тоже непременно исчезнут. А вот выбитые зубы обратно как будто не вырастут. Только те вырастают, которые выпали сами. Но как бы там ни было, здесь можно обходиться и вовсе без зубов. Ещё в этом мире, похоже, нельзя отвернуться. Когда глядишь на другого, всегда видишь лицо, а не затылок. Поэтому и Чёрной Иве не отвертеться от разговора, не повернуться спиной. Всё она выслушает, что захочет сказать ей Сквалыга.

Карзубая начинает с вопроса:

– Говорят, ты собираешься уходить от нас в старый мир, хочешь заново родиться во плоти? У меня тоже остались там муж и дочка. Я скучаю по ним, особенно по дочери, по Маковому Лепестку, – Сквалыга вздыхает, но сразу же продолжает свою болтовню, болтлива она как и прежде, на слова жадной никогда не была, – Здесь у меня сын. В этом мире, но не в нашем селении. Ты же знаешь… Тут так устроено. Дети живут отдельно. Глупо устроено. Но, ты знаешь, мой сын приходил ко мне в гости. Он рассказал столько разных чудес… ты должна это знать, я хочу с тобой поделиться…