Первостепь
Шрифт:
Подруга не смогла спать вместе с ними, хотя и заметно устала после родов. Но она охраняла и обеспечивала новую жизнь. Значит, ей не до сна.
Она вслушивалась в сопение малышей, в такие неведомые и приятные звуки, и она их узнавала, откуда-то узнавала, припоминала – и так спокойно ей было от этого припоминания, просто благостно. Она даже не представляла, что столько приятного, столько сытного чувства может исходить от каких-то слюнявых сопений, но ведь они сопели так для неё, для всей её жизни – и впервые, всё было впервые. И она будто парила – тихо, бесшумно, не заглушая сопений, она воспаряла, подобная орлиному перу, подхваченному ветром, подобная клочку пуха, зубастого пуха. Такой она поднималась над самою собой, над норой, над оврагом. Она оглядывала как бы со стороны волчью жизнь целиком. Свою жизнь, прошлую и настоящую, и также будущую жизнь своих детей.
Волки – особые звери. Все звери – особые, но волки больше всего походят на двуногих людей. Если, конечно, не вспоминать о крохотных
Подруга видела в своих думах двуногих. Почему-то они постоянно виделись ей, покуда волчата сытно дремали. Но почему именно – волчица не могла знать. Не вникают волки в такие дела. Ведь в их голове нет шептуна. Если они чего-то хотят, то и делают сразу, чего хотят. У людей же сначала шептун объясняет, чего те хотят, иногда объясняет так долго, что и сам забывает, чего вначале хотел объяснить, и начинает тогда объяснять свои объяснения. И то, что идёт от сердца, то пропадёт, покуда дойдёт. Потеряется. У волков куда проще. Если они что-то знают, то потому, что так есть. И всё. Потому Подруга видела в своих думах двуногих – и всё. Много что видела. И как двуногие спят, и как едят мясо, и как охотятся с острыми палками в передних лапах. А потом видела настоящих волков, не двуногих. Видела, как волки дерутся между собой. Как сначала кружатся на месте, сведя морды друг перед другом и свирепо щёлкая зубами. А затем вдруг сцепляются. Все звери сцепляются. Даже робкие зайцы встают на задние лапы и колотят передними один другого, вырывая клочьями белый пух. Но зайцам, однако, дано убивать лишь траву. Волки тоже рвут клочья шерсти с боков, только делают это зубами. Покуда один не подставит покорно другому шею. Тогда схватка заканчивается. И волки расходятся. Потому что закон. Так велят духи. Так велит Существование. Но если дерутся волчицы, если дерутся такие, как Подруга – такие никогда не расходятся. Таким никто не велит. Такие бьются до конца. Покуда одна из них не отдаст своей жизни. Или обе не отдадут. Подруга не имела сомнений, что если бы где-нибудь рядом объявилась другая волчица с волчатами – здесь отыщется место только её, Подруги, детёнышам. Других бы она, не колеблясь, схватила за хилый хребет и перекусила бы пополам. И впилась в горло их матери. Потому что так есть.
В этом мире повсюду разлито счастье. Волки, впрочем, не знают такого слова. Может быть, ощущают. Они просто носятся по траве быстрее ветра или идут медленным шагом, видят солнце и звёзды, изливают Песнь жизни круглой Луне, вдыхают запахи трав и зверей, частички душ. В их жилах течёт горячая кровь. В их груди бьётся крепкое сердце. Их лапы касаются мягкой земли, эти прикосновения такие же, как шелест ветра… эти прикосновения толкают волков. Они здесь потому, что так есть. Потому что иначе не может быть, покуда в их жилах течёт алая кровь, покуда их зубы крепки, а ноги проворны. Так есть.
Подруга пошевелилась, глубоко вдохнула запахи степи, поступающие через отверстие норы – и тут же представила себя там, среди трав – себя, и своих волчат тоже. Как они все под солнцем резвятся, как уминают неисчислимые ароматы своими чуткими носами. Какое это наслаждение – просто нюхать. Просто вдыхать ароматы. Безмерные ароматы безмерного мира. Это как… Нет, ничего похожего нет. Просто чудо вливается в ноздри, великое чудо – и мир так приятно гудит и сияет, как новое солнце сияет, не обжигающее, а ласкающее. Лучик от каждой травинки, от каждого листика, от сухой палочки даже, ото всего. Эти лучики как паутина, такая радостная паутина, что только глядеть и глядеть. Нюхать и нюхать. И наслаждаться. Потому что для волка запах, как для двуногого слово. Сколько слов у двуногих, столько запахов у волков. Как двуногие радостно составляют слова, так волки составляют запахи. И делают своё дело.
Волки приходят сюда убивать. Волчата Подруги тоже научатся убивать. Она это знает. Научатся. Или умрут, если не смогут этому научиться. Если она не научит и Серый. Ведь по-другому не могут жить волки, ведь для того они здесь. Духи Подземного мира всегда им об этом напоминают. Духи Подземного мира слетаются комариными тучами, когда волкам удаётся загнать на лёд или в другую ловушку стадо копытных. Тогда кровь льётся ручьями. Волки неистовствуют. Волки тогда проверяют себя. Насколько они могут ещё убивать. Насколько они здесь нужны. Волк, у которого дрогнут челюсти, ошибся в выборе шкуры. Такому нужны копыта вместо когтей. Такого прикончат свои. Потому что волк ведь не просто охотник. Он – воин, он безупречный сторож. Как может дух поведать телу, что оно утратило силу? Чем больше тело ослабло, тем сильнее оно кичится. И духу приходится действовать обходными путями. Через волка, через гиену, через льва. Но особенно через волка. Волк самый чуткий для голоса духа. Если какому-нибудь травоеду или даже медведю больше не нравится это солнце и эта земля, такой сразу же заболевает. Такой будто в тумане ищет ловушку, его сфера становится серой. А всё серое изначально предано волку. И всё старое предано волку. Они первым делом всегда ищут это. Они никогда не позволят копытным нагуливать лишний жир, хиреть и брюзжать животом. Так есть. Когда волк чувствует голод, он поднимается
Снаружи послышался лёгкий шорох, и Подруга предостерегающе зарычала. Вернулся с охоты Серый, но ему незачем соваться в нору. Только волчица отвечает за жизни волчат и никого не подпустит к ним близко. Серый поплатится своей шкурой, если об этом забудет.
Серый принёс ей перепела. Положил перед норой, сам отошёл назад и подглядывает. Подруга вылезла наружу. Серый тотчас подбежал к ней, лизнул морду, от уха до губ, но она опять зарычала, чтобы он не расслаблялся – и он исчез. Убежал на охоту. Подруга подняла нос кверху, втянула воздух. Лёгкие капли дождя ударили по носу, размытые ночные запахи вновь вскружили голову. Но она не могла прохлаждаться. Торопливо расправилась с едой, съела всё, вместе с хрустящими косточками, осталась лишь кучка перьев, которые она, оглядываясь, отнесла в зубах подальше в сторону и тщательно закопала. А потом по своим же следам вернулась домой.
Волчата проснулись при её возвращении, пока она ворочалась, поудобнее укладываясь вокруг них. Четыре забавные мордочки, скорее ощущаемые, чем видимые во тьме, стали просить еды, и волчица с радостью подставила свой пухлый живот. Жизнь продолжалась.
Но жизнь продолжалась и где-то снаружи. Там вдруг завыли гиены. Подруга сразу же сжалась в комок упругой силы, будто пятнистые твари уже разрывали её убежище. Волчата отпрянули от сосцов, сбились в кучу вповалку, словно что-то могли понимать. Наверное, понимали волнения матери. Но Подруга думала не о них. Она готовилась к битве. Она уже слышала, что гиены нашли птичьи перья и теперь пройдут по её следам до норы.
Так и случилось. Вонючий запах саданул по ноздрям, гиенья морда заслонила тусклый свет. Подруга, оскалив клыки, рванулась вперёд, и гиена испуганно отскочила с коротким визгом. Подруга осталась. Здесь она примет смерть. Вместе с волчатами.
Но гиены внезапно ушли. Ушли, чтобы вернуться.
Однако волчица не собиралась их дожидаться. Едва стихли шаги, как она тут же аккуратно схватила за шкирку первого детёныша и осторожно выбралась из норы.
Сверху всё так же накрапывал дождик, смывая следы. Подруга знала, что сначала спрячет волчат в колючих кустах, а после отроет другую нору. Гиенам останется выискивать падаль. Волчата будут жить. Жить и убивать. Убивать сначала её белое молоко, а затем всё серое в этом мире.
****
После отвара омелы и хмеля звенит голова. Сладкий дым конопли щиплет ноздри, всё время хочется чихнуть, но Режущий Бивень не может чихать, когда говорит старейшина горных братьев, Кручёный Рог.
Кручёный Рог рассказывает древнее предание:
«Давным-давно маленькое племя древних людей вымирало. Было мало еды, никто ничего не хотел делать, потому что всё оказывалось бесполезным. Духи словно отвернулись от людей. Охотники возвращались с охоты пустыми, их общие жёны не рожали детей. Все готовились умереть. И однажды люди встретили враждебное племя, дела у которого обстояли не лучше, но никто об этом не знал».
Кручёный Рог делает паузу, чтобы отхлебнуть дурманящего отвара. Его кряжистые щёки вздымаются и опускаются с каждым глотком, а потом шевелится гуз на глотке. Кладезь невысказанных слов. Что-то присутствует горное в его внешности. По лицу всегда можно сказать, откуда пришёл человек и что он принёс.
«Мужчины подняли копья и приготовились к битве, но самый мудрый сказал: «Стойте! Чего нам защищать? Наших бесплодных женщин? Нашу неотвратимую смерть? Давайте добровольно отдадим врагам наших женщин, а больше у нас нечего взять, враги уйдут». Так решили и сделать. Только один охотник был против, и остальные люди убили его. Все согласились добровольно отправить женщин к врагам, чтобы те не нападали, а приняли дань. Но враги сами испугались такого обилия женщин. Как прокормить их, где взять столько еды? Но отослать женщин назад означало объявить войну, а воевать и это племя не хотело. Не за что им было воевать. И тогда самый мудрый из этого племени придумал: «Давайте в ответ отошлём своих женщин, всех до одной, чтобы враги не подумали, будто у нас есть, что скрывать». Так и сделали. Один только охотник был против, его убили. И два чужеродных племени породнились, обменявшись женщинами. И с тех пор дела у общего племени пошли на лад. А после того, как отступил великий лёд, это новое племя разделилось на степных людей и горных братьев».