Первостепь
Шрифт:
– Иди дальше одна. Я задыхаюсь от собственной вони! Я ничего не вижу! Ни шагу не сделаю больше. Ни шагу!
Что ж, Чёрная Ива согласна. Она может ещё идти, хотя ноги отяжелели. Она бросает свою попутчицу и движется, как слепая, маленькими шажками сквозь непроглядный туман. Но её очень быстро догоняет отчаяние. Сквалыге совсем туго. Сквалыга в ужасе. Её лицо стало мертвенно-бледным, тело посинело, а на руках будто вскочили прыщи мелкой сыпью. Она готова рвать волосы на голове и царапать ногтями лицо. Чёрная Ива должна вернуться и успокоить её.
На этот раз Сквалыгу хочет боднуть огромный серый дух ужаса, Рах. Он распугал комаров. У него две сросшиеся вместе бараньих головы и кожистые крылья громадной летучей мыши на человеческом туловище. Говорят, будто он может высушить взглядом, может вытянуть – что?.. Чёрная Ива не верит. Она хватает подругу за руку, и грозный дух исчезает в тумане. Туда ему и дорога.
Они садятся, чтобы передохнуть. Но Сквалыга не может ждать. Она согласна волочиться на четвереньках, лишь бы выбраться поскорее из этой вонючей мглы грязно-жёлтого цвета. Они так и делают. Чёрная Ива идёт маленькими шажками назад, а Сквалыга ползёт рядом с ней на четвереньках, как зверь. Туман сразу же начинает редеть. Внизу снова видна их долина. Вонь унялась.
– Вот, мы – женщины, а прошли меньше мальчишек, – сокрушается Чёрная Ива; зато Сквалыга не может скрыть радости, что они, наконец, выбрались из кошмара. От неё даже стелется бледно-розовый пар. Перед ними растёт высокое дерево, будто бы ясень с резными листьями, на суку воркует прелестный голубь.
Чёрная Ива останавливается, чтобы послушать нежданную птицу, тонкий голубиный голос её заворожил. Сквалыга же нетерпеливо тянет за руку, торопит домой. Но Чёрная Ива не может идти.
Голубь спархивает к ним – и вдруг превращается в нагого мальчика, совсем маленького, но с удивительно знакомыми глазами.
– Я могу провести Чёрную Иву, – говорит мальчик, не раскрывая рта. Чёрная Ива без всяких раздумий готова за ним последовать, но Сквалыга с такой силой вцепилась в её руку, что нет никакой надежды вырваться.
– За кем ты хочешь пойти?! – в отчаянии кричит Сквалыга. – За рогатой птицей? Опомнись, Чёрная Ива! Разве не видишь на её голове рожки?
Чёрная Ива не понимает Сквалыгу. Совершенно не понимает. О чём она орёт? Какие рожки? В её голосе появляется жёсткая твёрдость:
– Не понимаю тебя. Отцепись!
Её рука действительно свободна. Сквалыга больше не держит её. Сквалыга куда-то исчезла, словно бы растворилась в опять наползшем тумане. Но туман не трогает нагого мальчика с чудными глазами. Мальчик лучезарно улыбается:
– Я тот, кто собирался лакать твоё молоко.
Чёрная Ива как будто бы плачет. Ей так кажется, что она плачет. Но она не уверена, что из её глаз капают слёзы. Маленький мальчик перестаёт улыбаться и говорит успокаивающие слова, как большой:
– Не плачь, Чёрная Ива. Всё хорошо.
Она соглашается: всё хорошо. И протирает глаза. Даже и улыбается. У прекрасного мальчика глаза Режущего Бивня. Она ещё помнит, оказывается, эти глаза. Сама не подозревала, что помнит.
– Но куда вы направлялись? – спрашивает мальчик. – Чего хотели увидеть?.. – и, сверкнув очами, добавляет: – Ты никогда не прошла бы с ней. Иди со мной!
У Чёрной Ивы словно кольнуло в груди. Она вспомнила о Сквалыге. Этот чудесный мальчик не пропадёт, но её спутница, как она?..
– Не беспокойся о ней, – возражает её мыслям мальчик. – Думай о себе. Ты вознамерилась уходить в плотский мир. Не торопись. Внизу нарушилось равновесие. Скоро в тамошнем небе узрят новую звезду. И когда та упадёт, разверзнутся хляби небесные, и великие воды выйдут из берегов. Останься здесь! Или рождайся в попятную. Будешь собственной бабушкой. А я – твоим мужем.
Чудесный мальчик опять улыбается, но как только он произносит «останься», Чёрная Ива уже понимает, что не сможет остаться. Её место рядом со Сквалыгой. Она уже ищет её в своих думах. Она даже не попрощалась с мальчиком-голубем, он сам махнул ей ладошкой и тут же вспорхнул, потому что у него на спине вновь прорезались крылья за один миг.
Сквалыга ждёт за полоской тумана. Где-то здесь только что вновь носился бараньеголовый, оставил свой мерзкий запах, но сам исчез. Чёрная Ива берёт за руку спутницу и тащит в низину. Сквалыга не упирается, только бормочет: «Куда мы идём? Разве в ту сторону нам возвращаться?» Конечно, не в ту. Сквалыга не понимает, что не могут они сейчас возвращаться. Чёрная Ива подтаскивает её к мрачной щели, где как будто видны в глубине красноватые дымы, и оттуда пахнет горючей серой. Вонючей серой. Там трескочут разряды зубастых молний и разносятся гулкие стоны.
Некто в белом держит в руках жёлтый каменный хобот и трубит в него громовыми раскатами. Искры сыплются из того хобота и кровь льёт фонтаном из выходного отверстия. Словно дует кровью Некто в белом. Вспыхнули травы напротив путешественниц, заполыхали деревья от попадания огненных искр, и даже большая гора вся покрылась огнём снизу доверху.
Бараньеголовый дух опять здесь. Сквалыга хочет попятиться, но Чёрная Ива крепко держит её. Пусть посмотрит Сквалыга, куда можно родиться, пускай ведает о мире злобных духов.
Сквалыга трепещет от страха. Они отворачиваются от расщелины и от бушующего перед ними огня. Теперь они сделали своё дело. Сквалыга не понимает. Будто не был её муж охотником, будто сама не ставила в детстве силков на птиц. Когда птица увидела зёрна, вознамерилась клюнуть, она делает это. Но если в последний миг вдруг заметит ловушку, если почует, что это – силок, всё равно птица не может остановить свою волю, не может потратить так много силы. Птица клюнет тогда ненужную щепочку или листик рядом с силком и улетит. Волю нельзя останавливать. Её можно перенаправить, иначе она вздуется комом и начинает бузить.
– Ты стала ведуньей, Чёрная Ива! – говорит изумлённо Сквалыга. И повторяет: – Ты стала ведуньей!.. Мне боязно рядом с тобой.
****
У Подруги родились волчата. Она заботливо очистила их от остатков пуповины, проглотила её, облизала со всех сторон маленькие тельца. Мокрые слепые писклявые мордочки неуклюже тыкались в её бок, она их облизывала всех подряд снова и снова и подставляла сосцы с молоком. Новая хилая жизнь брала её силу. Её любовь.
Насытившись, волчата сразу уснули и тихо, нежно сопели внутри меховой дуги материнского тела, в их полных животиках приятно урчало сытное молоко.