Первые
Шрифт:
— Ох, моя касатушка, что тут было. Барин встали. Говорят, к завтрему собираться ехать в имение. А ты не выходишь. Осерчали: «Буди ее». Ажно я вся обмерла от страху. Пошла к твоей комнате, да прихожу обратно. «Не добудиться, — говорю, — сладко спит».
— Т-с-с! — девушка прикладывает палец к губам. Снимает туфли и в одних чулках крадучись идет по коридору.
Через полчаса, переодевшись и спрятав розу, она выходит в столовую. За чайным столом сидит генерал, Василий Васильевич Корвин-Круковский, генеральша Елизавета Федоровна
— Анюта, как ты сегодня долго спала. Посылали няню, она не добудилась.
— Да, мама, мне снился сон. И я никак не могла проснуться. Будто на хорошего человека напали разбойники, связали его, заткнули рот и увозят насильно…
— Кого увозят? — спрашивает глуховатая тетушка Шуберт, приложив ладонь к уху.
— Хорошего человека. А вокруг цветы. Много цветов…
— А что же смотрит полиция? — не унимается тетка.
Генерал своими умными темными глазами искоса посмотрел на дочь. Что-то бледна сегодня. Ох, уж эти девичьи сны. Надо скорее ехать в деревню. Там можно быть спокойнее за детей.
С тех пор как Василий Васильевич вышел в отставку, они всей семьей жили в деревне. В Великолукской губернии, близ города Невель, на границе с Литвой, у Корвин-Круковских большое имение Палибино, винокуренный завод. По пышным заливным лугам бродили стада овец, коров.
Помещичий дом стоял на горе. Огромный, каменный, с флигелями по бокам и башней посредине. Вокруг дома тенистый сад, с дорожками, клумбами, беседками и оранжереей. Длинная березовая аллея вела от дома, а дальше озеро, лес, который тянулся на много верст вокруг.
Василий Васильевич был хорошим хозяином. Елизавета Федоровна хозяйством не занималась. Она была на двадцать лет моложе мужа. Имела характер веселый, мягкий. Хорошо знала языки. Любила наряды, спектакли, музыку.
Каждый год Елизавета Федоровна со старшей дочерью Анютой выезжала на зиму в Петербург. Младшая дочь Софа и сын Федя оставались на попечении учителя и гувернантки.
Василий Васильевич иногда сопровождал жену и дочь. Но вообще он предпочитал жить в деревне.
Генерал встал из-за стола.
— Укладываться и ехать. Завтра же ехать! — решительно сказал он.
ГЛАВА V
Плюсы, минусы, повернутые восьмерки, скобки… Девочка лет четырнадцати стоит в комнате и пристально смотрит на стену. Она то поднимается на цыпочки, то приседает. Вот даже взобралась на стул и водит пальцем по каким-то значкам, изогнутым как лебединая шея. Лицо у девочки сосредоточено и серьезно, брови нахмурены. От напряжения она даже прикусила нижнюю губу.
Она так может стоять долго, часами. Эта стена ее притягивает, как магнит.
Когда делали ремонт в Палибине, на одну стену в детской обоев не хватило. Доставать обои — дело хлопотливое, за ними нужно было ехать в Петербург, и пока решили оклеить стену газетами.
На чердаке, в куче разного хлама попались лекции по высшей математике профессора Остроградского, у которого еще в молодости занимался генерал в Артиллерийском училище. Эти лекции и пошли на оклейку.
Здесь ничего похожего не было на арифметику. Девочка вчитывается в текст между формулами, старается догадаться, что на обратной стороне страниц, соединить разрозненные части. Она столько раз смотрела на эти значки, что запомнила их наизусть. Но смысл написанного все равно оставался неясным.
— Полно тебе, ясочка, стоять тут одной, — скажет няня, гладя ладонью кудри своей любимицы Сонечки. — Шла бы играть с Федей, пока не хватилась тебя змея Францевна.
«Змеей» няня называет гувернантку Маргариту Францевну, которая с некоторых пор отняла у нее Сонечку, чтобы научить ее «приседать» да «балясничать по-басурмански».
Софа со вздохом отходит от стены. Она не хочет идти к Феде, он маленький, с ним неинтересно. Софа бежит в библиотеку. Здесь, она знает, в своей обычной позе, на кожаном диване, подвернув одну ногу под себя и прищурив левый глаз, сидит дядя, Петр Васильевич, старший брат отца, который нередко приезжает из своего имения и подолгу гостит у них в Палибине.
Дядя читает запоем книги. Он любит поговорить со своей младшей племянницей о прочитанном, пофилософствовать, поиграть с ней в шахматы.
— Математика — великая наука, — говорит он. — Но в ней, знаешь, еще много таинственного. Вот взять хотя бы квадратуру круга. Сколько бьются над тем, чтобы из круга построить равновеликий квадрат, — а не могут. Или вот есть такие прямые линии — асимптоты. Кривая к ним все время приближается, а достичь их не может. Так-то, моя дорогая племянница.
Софа впивается глазами в дядю.
— Что, так и нельзя построить? Никогда? А кто пробовал? Вы сами?
Дядя смеется.
— Хе-хе. Я — что. Я умишко маленький. Большие люди не могут.
Про стену в детской он ничего рассказать не мог.
— Учил когда-то, Софьюшка, и я математику, да все позабыл.
Софа решает спросить своего учителя.
Иосиф Игнатьевич жил у них постоянно в Палибине и занимался с Софой и младшим братом Федей.
Софа очень любила своего учителя. Он умел так хорошо рассказывать! Они проходили историю и литературу, читали стихи Пушкина и Лермонтова, говорили о Джордано Бруно.
Однажды на уроке геометрии учитель рассказал об отношении длины окружности к диаметру.
На другой день Софа, отвечая заданное, пришла к тому же выводу, но не так, как показал учитель, а совершенно другим путем. Иосиф Игнатьевич был удивлен.
— Молодец, — сказал он. — Как это вы сумели?
Софа ответила, что так интереснее — придумывать что-то новое.
— Нет, не стоит на это тратить время, — возразил учитель. — Лучше пользоваться уже известным, тот путь ведь и короче.