Первым делом
Шрифт:
— Да, конечно, — сказал тот, вылезая наружу, — Михаил Леонтьевич, это тот самый лётчик с зоны.
— Наслышан, — поздоровался со мной за руку этот товарищ, — а я Миль, заместитель Камова на этом предприятии.
— Очень приятно, — ошеломлённо ответил я, пожимая руку будущей легенде мирового вертолётостроения, — у меня маленький вопросик — когда и где будем демонстрировать пилолёт?
— Интересное название, — прищурился Миль, но продолжил тему Коля:
— Да вот прямо на нашем взлётном поле и будем.
И он махнул рукой в сторону огромных ворот корпуса. Я уже успел облазить все окрестности корпуса и знал,
— Ещё одна деталь — управление мощностью пилы не предусмотрено же, можно только отключить её, так что я грохнусь с большой высоты, а это может быть больно. На зоне-то я в реку упал, а здесь больших водоёмов нет.
— И какой же выход? — заинтересовался Миль.
— Дайте мне парашют, вот и все дела, — скромно попросил я. — На полсотни метров поднимусь, а там отцеплюсь и раскрою парашют. Кстати надо и для зрителей меры предосторожности принять — пила же упадёт куда-нибудь… так что смотреть лучше из-под навеса или крыши.
— Минуточку, — вдруг сказал Миль, — а в чём такая большая проблема, чтоб сделать регулятор мощности пилы?
— И точно, — хлопнул себя по голове я, — вот я идиот, это ж обычный карбюраторный двигатель, присобачить тут сбоку педаль газа и дело с концом. Николай, можно отложить демонстрацию до завтра? За день я справлюсь с этой приблудой.
Николай тут же согласился, а Миль посмотрел на меня с большим интересом, но далее этого не пошёл — они вдвоём снова скрылись в недрах разобранного А7-бис. А я побрёл внедрять в жизнь своё же рационализаторское предложение.
Полночи просидел, но всё-таки сумел как-то извернуться — к восьми утра всё было готово и испытано не один раз. Я ещё и подобие хвостового винта смастерил — всё равно же цепь крутится без дела, так на противоположный корпусу её конец я присобачил через подобие редуктора маленький пропеллер в перпендикулярной плоскости. Скорость его вращения вручную, конечно, подбирал, чтобы она уравновесила крутящий момент. Вроде подобрал. А на десять была назначена демонстрация для всего, так сказать, коллектива завода номер 31 Наркомтяжмаша.
— А он не сбежит так же, как на зоне? — услышал я краем уха вопрос начальника по режиму директору Камову.
— Не должен, — ответил тот, — да и куда тут бежать-то, кругом наш завод, а дальше болота.
Это хорошо, подумал я, что меня здесь за порядочного члена коллектива держат. Народу на демонстрацию собралось не так, чтобы гигантское количество, но под сотню гавриков набралось. Я поставил свой агрегат на табуретку, заботливо вынесенную из цеха Николаем, и откашлялся.
— Уважаемые товарищи! — так начал я свою коротенькую речь, — вашему вниманию предлагается миниатюрный вариант подъёмного устройства, предназначенный для подъёма и перемещения по воздуху одного человека. Можно назвать его «персональный вертолёт». Устройство состоит из одноцилиндрового двигателя внутреннего сгорания, к которому прикреплён двухлопастной пропеллер, а также вынесенного в сторону хвостового винта. Запуск осуществляется тросиком, а управляется всё это дело вот этой педалью. Можно начинать? — спросил я у старшего, коим тут был Камов.
Тот без лишних слов кивнул головой, и тогда я лихо крутанул стартёр, аккуратно держа пилу на вытянутой руке, чтобы винтом не зацепило. А потом
Да всё кончилось неплохо… соотношение крутящих моментов я, конечно, не очень точно подобрал, поэтому покрутить-то меня покрутило, но очень умеренно, контроль за происходящим я сохранял. Направление перемещения в воздухе тоже поддавалось изменению примерно так, как я и задумывал. А вот приземление оказалось, мягко говоря, весьма посредственным — плюхнулся я, если честно, очень сильно, отбив себе ноги и задницу. Ладно, что сумел как-то сгруппироваться, а то бы и кости переломал. Оба пропеллера, конечно, сломались от удара о землю, но если брать в целом, впечатления у собравшихся от моего опыта были скорее положительными.
— Ну надо ж, какие таланты в нашем народе произрастают, — выдал своё резюме Камов, а Миль добавил, — надо его в мой отдел перевести, пригодится.
А ещё у меня случился отдельный инцидент, связанный с девушкой Варварой — когда я собрал остатки летательного устройства и потащил их в свою мастерскую, ко мне подошёл здоровый такой и накачанный комсомолец в юнгштурмовке, я его первый раз видел, и сходу выдал такое:
— Слышь, ты, лётчик с зоны, — сказал он, сплюнув через редкие зубы, — ещё раз увижу тебя рядом с Варей, все кости переломаю. Те, что целыми у тебя остались после посадки.
И он гулко заржал, радуясь своей незамысловатой шутке, а я ответно сплюнул (ну не всё же остальным в меня плевать, я тоже отвечать умею) и сказал следующее:
— Тя как зовут-то, костолом?
— Ну Афанасием, — буркнул он сквозь зубы.
— Афоня, значит… вот что я тебе отвечу, Афоня — Варвара девушка взрослая и вполне дееспособная, давай не будем за неё решать, кого ей выбирать и почему… а рядом с ней мне иногда просто необходимо находиться, потому что мы в одном цеху работаем, так что рядом нас увидеть ты каждый день сможешь.
Афоня немного подзавис от большого количества незнакомых слов, но скоро нашёлся:
— Я те всё сказал — пеняй, короче, на себя, если чо!
Парнишка он был весьма крепкий и хорошо скоординированный, как я успел заметить, так что хлопот с ним, если чо, не оберёшься, со вздохом подумал я, неся обломки своей конструкции в мастерскую…
Инновации
Забрал меня, как и обещал, в своё подразделение Михаил Леонтьевич Миль — оно занималось проектированием чисто вертолётных схем, в отличие от камовских отделов, где допиливали и оттачивали автожиры. Посадили меня чертить варианты трансмиссии — главный редуктор/муфта сцепления/редуктор рулевого винта и тому подобное. Черчение нам очень неплохо в политехе преподавали, так что давалось мне это пространственное видение достаточно свободно, все три проекции и аксонометрию влёгкую выдавал.
Но это была ещё не вся моя работа — периодически главный объявлял авралы, тогда весь милевский отдел бросал свои текущие дела и присоединялся к отладке автожиров А7-бис, первую партию которых необходимо было сдать приёмной комиссии в конце июля месяца. Михаил Леонтьевич был одержимым своей профессией, этим словом его обычное состояние описывалось довольно полно. Про вертолёты и на околовертолётные темы он мог говорить часами и сутками, а в моём лице он нашёл благодарного слушателя и поддакивателя.