Первый элемент
Шрифт:
— Глупая шутка, согласна. — Улыбаюсь несколько виновато, и еле заметно пожимаю плечом левой руки, запястье которой теперь держал Кристофер. Это короткое движение только обострило ощущение «захвата».
— Не скрывай больше улыбки. У тебя красивый смех и приятная, нежная улыбка. — Говорит вдруг очень серьёзно, смотря прямо в глаза.
Краснею просто моментально. Улыбка стирается с лица, смотрю в изумрудные глаза удивлённо и несколько возмущённо. Он смотрит в ответ серьёзно, но почему-то мягко.
— Не нужно мне такое говорить. — Отвечаю тихо, отворачиваясь и скрывая
— Почему? — Тихий вопрос.
Жмурюсь, не в силах ответить. И не собираюсь, велика честь.
— Камелия… — Зовёт упрямо.
— Магистр Эшфорд… — Отвечаю, чуть не плача. Нужно уходить, серьёзно. Это всё неправильно: и его руки, держащие меня, и мои желания, и всё это вместе.
— Посмотри на меня, пожалуйста. — Просит мягко. Так спокойно и трепетно, что я не в силах отказать — поднимаю глаза на мага. Он продолжает: — Я разрешу стереть тебе память в замен на то, что сейчас мы оба будем честны. Такой расклад тебя устроит?
На секунду задумываюсь над словами проректора. Это что же получается? Он просит быть искренней, зная, что я могу обмануть? Ведь мои мысли для него сейчас закрыты. Я могу говорить всё, что хочу сказать…
Еле заметно киваю и слегка улыбаюсь. В ответ Кристофер прикрывает глаза и мягко улыбается, словно, не веря в то, что я так спокойно согласилась на что-либо. Сама в шоке, честно.
Маг Эфира открывает глаза, смотрит теперь внимательно и серьёзно, но очень тепло мне в глаза, поднимает свои руки вместе со своими на уровне груди, слегка тянет на себя. Медленно и неуверенно поднимаюсь, подтягиваюсь к мужчине. Он медленно откидывается на подушки, тянет за собой. Перекидываю ногу через проректора, сажусь ему на колени, чувствуя жар мужского тела. И всё это не отрывая взглядов.
Смущаюсь и закусываю губу, опускаю глаза на свои руки. Оказывается, я давно их сжала в маленькие кулачки. Кристофер замечает мой взгляд — теперь длинные пальцы медленно и нежно поднимаются по чувствительной коже запястья, к ладони, неторопливо переплетаются с моими. Я задыхаюсь, когда наши руки оказываются в замке.
— Я… думала, мы будем говорить… — Признаюсь тихо, всё ещё боясь смотреть в изумрудные глаза.
— Вряд ли сейчас мы поймем друг друга верно. Я не хочу, чтобы ночью ты плакала потому что я как-то неверно высказался. Будешь думать, что я тебя обманываю…, впрочем, как и все люди вокруг.
— Хотите сказать, что люди врут каждый раз, когда открывают рот?
— К сожалению. — Отзывается глухо.
Настолько возмущаюсь, что даже перевожу взгляд на проректора и смотрю ему прямо в глаза. Сжимаю его руки чуть сильнее и, нахмурившись, прошу:
— Поясните теперь!
Тепло улыбается, сжимает мои руки в ответ и отвечает:
— Люди не умеют описывать чувства. Как бы они не старались — всего не передашь, возможно, только запутаешь собеседника, или обманешь его. Поэтому весь диалог сводится к тому, что всё, кроме сухих фактов — ложь. Когда люди говорят, они делают это далеко не так, как думают, а так, как их могут понять. Даже тебе я порой могу соврать, что уж говорить
— Поэтому вы предпочитаете молчать? — Спрашиваю тихо, задумываясь о сказанных словах. В ответ — медленный кивок и взгляд, пронизывающий душу.
— Поэтому я предпочитаю читать мысли. — Добавляет спустя секунду размышлений.
— Кольцо снимать не буду! — Отвечаю моментально и недовольно хмурюсь.
Смеётся. Искренне и легко. И добавляет, чуть подтягивая к себе:
— Я и не заставляю.
Улыбаюсь и еле заметно киваю в ответ. Знаю, что не заставляет, за что и благодарна. Немного посидели в тишине, под приглушённым светом, держась за руки, смотря друг другу в глаза. Подумали. Точнее, я подумала и решила высказать свою мысль:
— Возвращаясь к вашей речи. Парадокс, но чем больше человек скажет, тем больше вероятность правдивости его слов. Чтобы поддерживать здоровые отношения (абсолютно любые), стоит много говорить о своих чувствах — это будет правда, которая приведёт к чему-то хорошему… Получается, и молчание может быть ложью.
— Только если оно не искреннее. Изначально я говорил о том, что мысли могут передаваться неправильно — это своего рода ложь, ты же свела к отсутствию искренности — это тоже ложь.
— Значит, правда в искренности?
— И в желании понять и быть понятым.
Киваю, соглашаясь с его мыслью. Отвожу взгляд в сторону, кусаю губы.
— Искреннее молчание… — Говорю в слух то, что меня смутило. Перевожу взгляд на проректора, опускаю руки ниже, потому что уже устали и продолжаю: — Наверное, это какое-то чудо — правильно понять молчание другого человека.
Усмехается уголком красивых губ, и очень медленно приближается своим лицом ко мне. Расстояние критически сокращается, дышать становится нечем, но я не в силах отвести взгляда от этих глубоких, изумрудных глаз…
— Что вы делаете?.. — Шепчу, замечая, как сбилось дыхание от одного только его взгляда.
Поднимает заметно потемневший взгляд с расширенными зрачками, заполнившими почти всю радужку, с моих, кажется, губ, смотрит прямо в глаза, и усмехается:
— Жду.
Его губы еле шевелятся, когда он говорит это слово, и я ловлю себя на том, что тоже смотрю туда, куда смотреть, наверное, мне нельзя. Смотрю ему в глаза:
— Чего?
И ещё ближе на пару сантиметров…
И он уже наклоняет голову вправо, серьёзно, но в то же время нежно улыбается:
— Очевидно, чуда.
И я вздрагиваю от этих простых слов. И мы снова смотрим друг другу в глаза. И весь мой мир сужается до того, что я сижу на коленях у проректора академии в которой учусь, и меня это никак не волнует. И мне очень приятно слышать его дыхание, еле ощутимо сжимать тёплые пальцы, чувствовать жар его тела, и этот бесконечно нежный, пронизывающий, завораживающий взгляд на себе.
И я почему-то снова улыбаюсь. Наверное, из-за его слов, или просто так, от эмоций. Но потом снова становлюсь серьёзной, дыхание сбивается, и я закусываю нижнюю губу, словно уже переживая то, что может наступить…