Первый элемент
Шрифт:
— М. Точно, — шепчу я, ставлю кружку на низкий столик, который стоит рядом, и снимаю резинку с руки. Протягиваю проректору: — Спасибо огромное, думаю, больше она мне не понадобиться. — Говорю спокойно и даже дружелюбно.
Уже горячая, слегка шершавая ладонь, отпускает мою стопу, появляется из-под одеяла, забирает чёрную полоску, обхватывая её длинными пальцами. Вторая рука следует за первой, и проректор спокойно надевает резинку на запястье правой руки. Невозмутимо возвращается к моим ногам.
— Магистр Эшфорд, можно спросить? — Спрашиваю серьёзно.
— Спрашивайте, адептка, — отзывается спокойно и
Но вопрос я должна задать:
— Откуда у вас эта резинка?
— Это резинка моей сестры. — Моментальный ответ, чуть ли не раньше, чем я заканчиваю предложение.
— У вас есть сестра? Старшая, младшая? — Спрашиваю, умиляясь и искренне улыбаясь.
— Была. — Поправил ровным голосом так, что улыбка моментально слетает с моего лица, а сердце падает куда-то вниз. — Младшая.
Я молчу. Секунд тридцать просто перевариваю информацию. А когда понимаю, что что-то должна сказать тихо извиняюсь:
— Простите, я… Не хотела. Простите. — Голос падает до шёпота. Мне очень стыдно, что я затронула эту тему, очень стыдно находиться сейчас тут, с ногами на его коленях, и вообще…
— Это её любимая резинка. В школе требовали заплетать волосы в косу, она всегда использовала только эту, не смотря на все украшения, которые дарили ей родители.
— Почему она выбирала простую резинку? — Спрашиваю, смотря на простенькую чёрную полоску на руке проректора.
— Она училась в школе благородных девиц. Обучались там, как и девочки с зажиточных семей, так и бедные, сироты и так далее. У последних не было возможности покупать дорогие украшения, различные заколки в волосы или что-то такое. Каролина считала, что все ученицы внутри школы должны быть равны, поэтому никогда не выделяла себя среди других.
Я мысленно похлопала юной леди! Девочке явно было немного лет, но мыслила она на удивление взросло.
— Видимо, вы ею очень гордились. — Шепчу я, опуская голову.
— Да. Очень. — Я буквально слышу его тёплую улыбку.
Но вдруг магистр выпрямляется, шумно вздыхает и очень тихо начинает говорить:
— Она заболела, когда ей было полных четырнадцать лет. Быстро сбросила вес, начала кашлять, попеременно даже кровью, жаловалась на боль в груди. Родители начали возить её по лучшим врачам страны, но ничего не менялось. Кашель только усилился, стал постоянным, периодично поднималась температура. Она все теряла вес, больше времени проводила в постели, не находя сил встать, а когда кто-то заходил, делала вид, что читает книгу… сначала она не забывала листать её хотя бы для виду, но потом книга застыла на сто двадцать шестой странице.
Проректор замолчал, смотря в одну точку перед собой. Я подняла глаза, начала его рассматривать. Теперь его лицо казалось очень уставшим: на лицо легки тени, под глазами показалась небольшие, но явные мешки, между бровями легла уставшая складка, сжаты губы. Мне очень почему-то захотелось подтянуться и сесть ему на колени, крепко обнять, но это никак бы ему не помогло, поэтому смысла в этом совсем нет.
Я сжала кулаки под пледом.
— Вы вините врачей? — Спросила, на самом деле, боясь услышать ответ. Я почему-то совсем не хотела слышать его грубое, или наполненное
Возможно, людям действительно нечего сказать, но я считаю, что это не повод так плевать в душу человеку, которому, поверьте, и без вас сейчас безумно больно.
Магистр Эшфорд отвечает на одном дыхании, даже, словно, и не задумываясь над вопросом:
— Нет.
Я медленно выдыхаю, прикрыв глаза. Почему-то для меня это было очень важно. Но почему?
А Кристофер продолжил:
— Я не злюсь, потому что понимаю, что медицина в нашем мире очень слаба.
— Вы обращались и к врачам других миров, верно?
— Это незаконно, Камелия. — Отвечает мягко, но до боли грустно.
— Почему?! — Я настолько возмутилась, что чуть не вскочила.
— Потому что не все знают о существовании других миров. Это может создать диссонанс в мире. Возможно, даже панику.
Я скрипнула зубами, вспоминая свою реакцию в первыйдень в Веслоре. Да, пожалуй, это правильно, но как же несправедливо! Если бы все миры знали друг о друге, то это бы упростило жизнь, прогресс и…
— Если бы все миры знали друг о друге, то это привело бы к многочисленным, страшным, затяжным войнам. — Словно, читая мои мысли, объяснил проректор.
Я задумалась над его словами. Да… Да, он прав. Сначала, возможно, дела бы и шли вверх, но потом миры начали бы бороться между собой, доказывая собственное превосходство.
— Возможно, это расстроит вас ещё больше, но и на Земле лечения от рака нет, — я отпускаю голову, говоря это.
— От рака? — Хмурится проректор.
— Да. Судя по вашему рассказу, у Каролины был рак лёгких. Это действительно страшная болезнь, в нашем мире очень много людей умирает от него. Лечения точного нет, только сложные операции на ранних стадиях болезни и прочее. — Я замолчала, не делая углубляться в медицину. Точно не сейчас. Но, думаю, кое-что я явно должна сказать. Вздыхаю, набираюсь храбрости и добавляю немного тише, чем говорила до этого: — Моя лучшая подруга, с которой мы дружили с трёх лет, умерла от рака, когда нам было по семнадцать. Это был один из самых потрясающих людей, которых я знала.
— Мне очень жаль, — почти ощутимая сталь в голосе. Отстраняется от меня? Буквально час назад я бы так и подумала, но не сейчас.
Поднимаю глаза на проректора, грустно (возможно, даже криво) улыбаюсь:
— Не нужно. Я справлюсь. И вы справитесь… как бы больно то не было.
Я укутывают в плед сильнее, но далеко не из-за холода — психологически ищу в нем защиту. И только после этого, позволяю себе высказать свои мысли проектору:
— В нашем мире любят как утешение и, якобы, поддержка, говорить, что время лечит. Но я так не считаю. Да, время затягивает раны, но шрамы-то остаются. Остаётся боль — к ней медленно привыкаешь и перестаешь замечать, пока на неё не укажут со стороны. Тогда эти шрамы будут болеть. Конечно, не так сильно, как открытая рана, но всё ещё ощутимо. Время — это условность: помогает привыкнуть, но не излечиться.