Первый матч
Шрифт:
– Не обязательно с тренером… – Глаза Романенко забегали. Он взял с полки тренерской какой-то кубок, повертел его и поставил обратно.
Это было уже интересно.
– Ты на кого-то намекаешь? – Второй тренер помотал головой, и я продолжил импровизированный допрос: – И Разина этого не знаешь и никогда в глаза не видел?
– Почему же, видел. – Руки Романенко беспокойно перебирали лежащие на столе мелкие предметы. – Один раз. Столкнулись в кабинете… Я входил, он выходил.
Теперь не оставалось сомнений, что Романенко что-то знает и исподволь,
– В каком кабинете? – спросил я, чувствуя себя как собака, взявшая верный след.
– А много ли здесь людей с кабинетами?.. И вообще все это не важно. – Он широко зевнул. – Поздно уже, пойду.
– Счастливо, – откликнулся я совершенно машинально.
На этот раз намек оказался прозрачен. Казанцев. Неужели все-таки он?
Романенко ушел, а я сел за стол и задумался. Наш спортивный директор, конечно, тот еще жук, но неужели он способен совершить настоящую подлость, а потом притвориться, сыграть неведение и возмущение? Может… вполне может.
В дверь постучали, и на пороге появился ВасГен.
– Еще здесь, Петрович? Ну и хорошо, – врач тяжело опустился на стул. – Был у Кострова в больнице. Дело плохо. Дал ему кое-какие координаты своих коллег, но не уверен, что выйдет толк.
– Постой! – я отыскал на столе визитницу. – Пришли-ка мне точный диагноз. Есть у меня один контакт… в Торонто.
– Это тот, что тебе колено из кусочков собрал? – ВасГен уважительно кивнул. – Будет тебе диагноз, лишь бы толк вышел…
Яна винила во всем его, как и Макеев. Но Андрей и предположить не мог, что у Саши все так серьезно. Когда стало известно, что Костров, скорее всего, так и не сможет вернуться в хоккей, ребята собрались для экстренного совещания. Решение было единогласным: нужно собрать для Костра денег, чтобы дать ему шанс на лечение за рубежом. Пусть больших денег у них нет, но можно скинуться и дать кто сколько сможет.
Общими силами они кое-как собрали восемь с половиной тысяч, ВасГен, узнавший об их инициативе, добавил еще полторы. Получилось десять. Да, такими темпами на операцию соберешь лет через пятьдесят, когда Кострову уже впору будет ходить с палочкой и думать о хоккее только с теоретической точки зрения. Надо было срочно что-то делать. Но что? Может быть, ограбить банк?
Решение, пришедшее Андрею в голову, оказалось простым и вместе с тем сложным. Еще новенькая, красивая спортивная машинка, его ласточка, гарантировала довольно солидный денежный куш, однако продавать ее было ужасно жалко.
Когда одетый в безукоризненно отглаженный костюмчик, профессионально, без тени искренности улыбающийся менеджер отсчитывал за нее деньги, Андрей отворачивался от машины, чувствуя себя виноватым перед ней, словно она была живая, а он ее предал. Но что тут поделать: он и вправду втянул Костра в сомнительное дело, зато теперь-то Яна не назовет его эгоистом!
Алина выбежала на крыльцо и, щурясь от солнца, огляделась.
– Я
А девушка, подскочив к нему, вдруг обняла за шею и стремительно поцеловала в губы.
От неожиданности парень растерялся, а она рассмеялась.
– Это тебе в награду! Помнишь, ты давал мне свое сочинение по Булгакову? Так вот, я получила пятерку!.. Давай отпразднуем это сегодня!
– Я бы с радостью, – Пономарев развел руками, – но, понимаешь, обещал отцу помочь переклеивать обои. Понимаешь, он совсем бросил пить и теперь продает свою квартиру, чтобы жить со мной и с бабушкой.
– Так это замечательная новость! – Алина подхватила его под локоть. – Пойдем, полагаю, еще одни руки не окажутся лишними!
И все получилось прекрасно. Отец, смущенный присутствием девушки сына, отыскал для нее старую одежду, в которой Алина смотрелась необыкновенно мило. Они работали втроем, и Миша давно не ощущал такого всепоглощающего и яркого счастья. Алина в испачканной футболке, с выбившейся из прически непослушной прядкой, оказалась вдвое прекрасней и родней ухоженной, но такой далекой девушки в блестящем коротеньком платьице, какой увидел он ее в первый раз.
И отец, украдкой выставивший за ее спиной поднятый большой палец, дал понять, что целиком одобряет Мишу.
Тихое домашнее счастье – вот то, что не хуже самых грандиозных побед.
Тихое домашнее счастье – вот то, на что надеялся Егор, принимая предложение Марины пожить вдвоем в квартире ее уехавшей тети. Но с домашним счастьем как-то не получалось. Похоже, таланта ведения хозяйства у Марины не было, поэтому пришлось забыть о наваристых маминых борщах и сочных мягчайших котлетах, которыми она кормила его и Димку. Да что там борщи и котлеты, Марина даже картошку поджарить не могла нормально: часть получалась горелая, часть сырая.
В общем, к концу первой недели «счастливой вольной жизни» Егор совершенно оголодал и стал втихаря под разными предлогами заглядывать домой, чтобы хоть немного отъесться маминой стряпней. Как-то она застала Егора у холодильника, где сын жадно, прямо из кастрюли, поедал суп. Мама промолчала, ограничившись тем, что многозначительно покачала головой, но Егору все равно было стыдно.
– Рано вам еще жить вместе! – говорила она, когда сын только собрался переезжать.
– Я не ребенок! – обиделся он тогда.
Но это были еще не все проблемы Егора.
После того как они собрали денег для Саши, состоялся очень неприятный разговор с Мариной.
– Ты дал на Кострова пятьсот рублей, хотя твоя стипендия всего пять с половиной? – возмутилась она. – Ни фига себе!
– Марин, – попытался объяснить Егор, – ты и не представляешь, сколько эта операция стоит!
– Ну и что?! – Она обиженно надула губки. – Не ты же ему руку ломал! При чем здесь ты?!
Ему показалось, что он ослышался. Вернее, Егор хотел бы верить в то, что ослышался, слишком бездушными, слишком чужими были ее слова.