Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
В семье Яропольцевых тиф не миновал никого.В лазарет Кузьма больных не повез. Бесполезно. Там быстрей, чем дома, богу душу отдашь. И хозяйка-купчиха отсоветовала. Сами, мол, позаботимся.
Врача удалось привезти только один раз, поэтому купчиха и Кузьма лечили Яропольцевых, как могли: и святой водой, и наговором, и настоем целебных трав. Толк в этом купчиха знала. Утром и вечером пила густо-коричневый от какой-то травы самогон, и Голоперову выдавала в день пять стаканов этой отравы. А на закуску - лук и чеснок.
– Пей!
Может, помогло зелье купчихи или так уж на роду было написано, только ни она, ни Кузьма тифом не заболели, хотя заразная вошь кусала их не меньше других. И Яропольцев перемог хворобу. А Галина Георгиевна и оба сына, как слегли вместе, так и померли в один день 13 ноября.
– Успокоились, - перекрестила их купчиха. Кузьма разыскал в сарае доски, взял инструмент.
Намерился гроб сколотить. Работа непривычная, да кого же попросишь? Только успел пилой провести - прибежал из штаба рыжеусый вахмистр Остапчук:
– Приказано господина полковника вакуировать.
– А что так приспичило?
– Красная разведка в десяти верстах.
– Чеши язык-то!
– Стрельбу слышишь? Это рабочие на заводе бунтуют. Наши бегут все. Арестантов постреляли, а сами за чемоданами. Дежурный к вам послал. Ежели до вечера не вакуируем - каюк!
– На чем ехать-то?
– Как смогем. Шевелись веселей!
С горя хватил Кузьма еще стакан коричневого хозяйкиного зелья. Угостил вахмистра и начал соображать, что делать. Гробы сколачивать некогда.
Распахнул ворота, встал у столба. Брели по улице женщины с узлами. Прошел взвод офицеров-каппелевцев, вооруженных винтовками. Над крышами розовато светилось небо, широким пологом наплывал дым с пожарищ.
Появилась зеленая двуконная повозка. Голоперов, ни слова не говоря, взял коня под уздцы, повел во двор. Пожилой солдат-возчик в грязной мятой шинели нехотя слез на землю.
– Господин прапорщик, не дозволено.
– Что здесь у тебя?
– Энти... Боеприпасы.
– Сваливай к чертовой матери! Бери сено в сарае, стели, - распорядился Голоперов.
Сам - бегом на второй этаж.
Мстислав Захарович Яропольцев был настолько обессилен болезнью, что почти не стонал, когда Голоперов и вахмистр одевали его, натягивали сапоги, китель и полушубок. Кузьма порадовался: лоб у Яропольцева не горячий, на спад хворь пошла...
– Голову ему забинтуй али шею, - посоветовал вахмистр.
– Скажешь, что раненый. С тифом в вагон не возьмут.
Голоперов достал марлю, закрутил ее вместо шарфа, опластал голову. Сверху насунул ушанку.
До вокзала доехали без помех, но на железной дороге творилось такое, что Кузьма растерялся. Тысячи людей пытались пролезть, протолкаться, пробиться к вагонам. Перрон был оцеплен плотным
– Эти смоются, а нас шашками посекут, - уныло сказал вахмистр. Слова его будто подхлестнули Кузьму. Не пропадать же, действительно, здесь вместе с барином!
– Жди!
– велел он, а сам отправился разыскивать кого-нибудь из начальства.
В дальнем конце станции ему удалось незаметно нырнуть под вагон и миновать оцепление. Приглядывался, к кому обратиться, чтобы наверняка. Наконец увидел двух офицеров. Один иностранец - высокий и тощий. У второго на рукаве бекеши выделялась нашивка: красное поле и скрещенные пистолеты. Отличительный знак боевой Ижевской дивизии.
– Господин капитан, я от полковника Яропольцева.
– Отстань!
– махнул рукой ижевец.
– Полковника нельзя бросить...
Ижевец шагал, не слушая. Высокий иностранец повернулся к прапорщику.
– Господин Яропольцев? Мстислав э-э-э...
– Мстислав Захарович, так точно!
– заторопился Кузьма.
– • В повозке он. Вакуировать надо.
– Что с ним?
– Ранен. В шею и в голову. Но уже поправляется, - самозабвенно врал Голоперов.
– Полковника оставить не можно, - четко произнес иностранец. Капитан неохотно козырнул ему.
Два солдата-ижевца растолкали толпу, помогли перенести Яропольцева к эшелону.
В пассажирском вагоне было не холодно и не очень тесно. Здесь лежали раненые офицеры, приходили греться те, кто озяб в оцеплении. Для полковника нашлось место на нижней полке. Голоперов и вахмистр, обрадованные удачей, устроились возле него на полу. Когда поезд тронулся, Яропольцев приоткрыл глаза:
– Где я?
– Все в порядке, ваше высокоблагородие, - успокоил Кузьма.
– Вот водички испейте.
Яропольцев сделал несколько глотков и вновь погрузился в глубокий сон.
Поезд с ижевцами за ночь отмахал километров сто. Это был один из последних эшелонов, ушедших из Омска. На рассвете город заняли передовые подразделения 5-й армии, которую вел молодой командарм Михаил Тухачевский.
4
Два года молодая республика вела непрерывную борьбу с внутренней контрреволюцией и зарубежными интервентами. Два года истощались экономические ресурсы, и без того подорванные мировой войной. Самые преданные революции рабочие и крестьяне, самые сознательные, закаленные в политических схватках, уходили на фронт и многие не возвращались оттуда. На заводах и фабриках почти не осталось старых кадров, в деревнях - сельских большевиков, активистов. Их места занимала молодежь, не имевшая опыта, а иногда люди случайные, карьеристы и даже противники новой власти. В некоторых городах и уездах вновь подняли головы эсеры и меньшевики, вели свою пропаганду, спекулируя на трудностях, которые переживала страна.