Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Успенский Владимир Дмитриевич

– Издалека.

– А мы тут все местные, местные, - бубнил мужик, дорвавшись до нового слушателя.
– Загребли нас по селам; помощники, говорят, партизанские, так-растак! Скот взяли, избу спалили, сапоги долой, одежонку долой. И стрелять уводят, - боязливо покосился он на дверь.
– Каждую ночь уводят.

Кузьма поднялся, потирая бедро. Камера была большая, напихали в нее человек пятьдесят. Кто спал на полу, кто сидел недвижимо, уставившись в грязную стенку, кто выискивал вшей в рубахе. Было душно, резко воняла в углу параша.

Стоило

ли хитрить, рисковать, переходя фронт, добираться до Омска, чтобы в конце концов попасть в эту кутузку?! Он-то было обрадовался: конец скитаниям, прибьется теперь к твердому берегу, душой воспрянет возле своего барина. Сгоряча попер прямо в колчаковский штаб, к часовому: так, мол, и так, господин подполковник требуется. Часовой вызвал начальника караула - пожилого рыжеусого вахмистра с угрюмой мордой. У него аж глаза на лоб полезли; «Их высокородие тебе нужен, быдло деревенское! А вот этого ты не нюхал?» И саданул кулаком так, что у Кузьмы в мозгах поплыло.

Однако не растерялся, сам на вахмистра голос возвысил: «Раз ты на службе, старая шкура, значит, начальству доложить обязан, что пришел к их высокоблагородию человек по важному делу и фамилия этого человека господину подполковнику хорошо известна».

Вахмистр матюкнулся, но бить Кузьму больше не стал, а велел отвести в каталажку. Теперь, значит, сиди и гадай: доложит эта усатая стерва начальству или из головы выбросит. Должен вроде бы доложить, коли бывалый служака и при штабе ему обретаться доверено.

– Злые они теперь колчаки-то, шибко злые, - зудел над ухом босоногий мужик.
– Сказывают, поперли их с Волги, поперли с Урала, вот они и взбеленились, всех без разбору жалят. И партизаны, опять же, им спать не дают... Ох, не выбраться нам отсюда.

Только хотел Кузьма ругнуть надоедливого соседа, как распахнулась дверь и появился рыжеусый вахмистр. Показал пальцем:

– Ты, колченогий, за мной!

Кузьма повеселел: проняло, значит. И не конвойных прислал, сам явился.

Вахмистр провел его через площадь к большому дому, у подъезда которого стояло несколько автомашин. Подкатил мотоцикл. С него соскочил офицер, быстро скрылся в парадном. А вахмистр с Кузьмой обогнули дом и направились к черному ходу.

В чистенькой комнатке под лестницей сидел за столом поручик с повязкой на рукаве и что-то писал. Жидкие волосы его были напомажены да аккуратно расчесаны, волосок к волоску. Вахмистр щелкнул каблуками:

– Вот этот шпынь господина полковника домогается.

Офицер поправил повязку, с любопытством посмотрел на Голоперова. Поморщился, увидев кровь на щеке.

– Зачем физию ему разукрасили?

– Для порядку, - сказал вахмистр.
– Чтобы чувствовал...

– Ты это поменьше, психолог, - погрозил поручик. И арестованному: - Что тебе нужно?

– Должен видеть их высокоблагородие господина Яропольцева Мстислава Захаровича, - бойко отрапортовал Кузьма.

– Ишь ты, должен!
– усмехнулся поручик. Однако, чувствовалось, заинтересовался не на

шутку.

– Порядка не знает, - вставил вахмистр.
– Или шпиен.

– Не суйся, - оборвал поручик. И опять Голоперову: - Какое у тебя дело к полковнику?

– К господину подполковнику Яропольцеву.

– Старые сведения у тебя.

– Так точно, старые, - сообразил Кузьма.
– Я при их высокоблагородии в денщиках состоял. А сейчас с той стороны пришел. Личное задание его выполнял. Вы только скажите господину Яропольцеву, что Голоперов здесь.

– С той стороны?
– поручик заволновался. Предупредил на всякий случай: - Ну смотри, если что. Семь шкур сдеру.

Поправил ремень и, озабоченный, вышел за дверь. После таких церемоний Кузьма уж и не представлял, как примет его барин, обрадуется ли возвращению? По всему видно, что Мстислав Захарович здесь фигура.

– Где он? Где?
– услышал вдруг Голоперов возбужденный знакомый голос и, обалдев от радости, крикнул:

– Тут я, ваше...

Яропольцев стиснул его плечи, смотрел в лицо, будто не верил.

– Кузьма! Я ведь ждал тебя, очень ждал!
– несколько раз повторил Яропольцев, увлекая его за собой. Следом почтительно шел поручик. Вахмистр застыл, как истукан, приоткрыв рот.

На втором этаже, в большом кабинете, Яропольцев велел Кузьме сесть в кресло. Улыбнулся, внимательно осмотрев его:

– Оборванный, голодный, конечно... Сейчас отдыхай, поговорим вечером. Ужинаем в «Европе»... Ах, да, - спохватился он.
– Поручик, распорядитесь: немедленно баня, парикмахер, обмундирование.

– Слушаюсь.

– Унтер-офицер Голоперов будет жить в моей квартире. Впрочем... Отныне - прапорщик Голоперов. Приказ на подпись к двенадцати часам.

– Разрешите выполнять?

– Да.

– Прошу... прапорщик, - офицер жестом пригласил Голоперова следовать за собой.

– Вызовите моего портного, пусть подгонит форму, - бросил вдогонку Яропольцев.

В комнате под лестницей дежурный снял телефонную трубку, и Кузьма убедился, что служба в этом штабе налажена четко. Вскоре он уже парился в бане, отмывая въевшуюся в поры грязь. Сбросил свое ветхое барахло, а взамен получил заграничное шелковое белье, на котором вошь не удержится, офицерскую гимнастерку, французские брюки галифе, новые сапоги, зеленоватую английскую шинель и фуражку с кокардой. Кроме того, портупею и шашку. Револьвер обещали выдать потом.

Кузьма остался очень доволен. Верно говорится: за хорошим хозяином служба не пропадет.

Разместился новоявленный прапорщик в полуподвальном этаже кирпичного купеческого дома, в просторной комнате, по соседству с пожилой и вдовой купчихой. Верхний этаж занимала семья Мстислава Захаровича, так и не уехавшая за границу.

После обеда Кузьму позвала в гостиную Галина Георгиевна. Усадила за круглый стол и беседовала любезно, как с самым доверенным человеком. Расспрашивала насчет смоленского имения. Под конец сказала: