Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Мысли у тебя правильные, братец. Без строгости, без законов жить нельзя. Посему надлежит нам скорее разбить германца, закончить войну и взяться за внутренние дела.
– Беспременно, ваше высокоблагородие, - подтвердил Голоперов.
– Ты когда обратно в деревню?
Услышав этот вопрос, унтер вытянулся в струнку.
– Ваше высокоблагородие, дозвольте... Дед мой с вашим дедом на турков ходил. Отец мой у вашего батюшки двенадцать годов в денщиках состоял, по всему Туркестану вместе... А теперь мне наказ дал: поклонись,
– Вот как... Если ты, братец, рассчитываешь на теплое тыловое местечко, то зря. Завтра еду в действующую армию, на передовую линию.
– А что передовая, ваше высокоблагородие?! Двум смертям не бывать, одной не миновать! При деле буду. Отвык от деревни, тоскливо мне там. И уж раз сподобил господь всей семьей вам служить, то вы меня не обидьте! А я верой-правдой...
5
Расширенное заседание ЦК затянулось почти до рассвета. Начали расходиться лишь после того, как был создан Военно-революционный центр по руководству восстанием.
Первым, в сопровождении Шотмана и Рахьи, ушел Ленин. За ними, в некотором отдалении, шагал Дзержинский с тремя товарищами. Феликс Эдмундович хотел самолично убедиться, что возле управы нет засады и Владимиру Ильичу ничто не угрожает. Утренние улицы были пустынны. Тускло блестели мокрые тротуары. Ни казаков, ни юнкерских патрулей - все спали.
Катя Алексеева задержалась в управе, чтобы убрать и проветрить комнаты до прихода сотрудников. Никаких следов ночного заседания не должно остаться. А как здесь накурили-то за десять часов! Занавеси на окнах пропахли табачным дымом.
Было светло, когда Михаил Иванович добрался наконец до своей квартиры на Выборгском шоссе. Екатерина Ивановна уже встала, готовила завтрак. Черные волосы причесаны строго, на прямой пробор. Рукава просторного цветастого платья подвернуты, обнажены узкие в кистях руки.
Это платье с высоким воротником особенно нравилось Михаилу Ивановичу. Наверно, Екатерине вообще к лицу стоячие воротники. Или он просто привык? Когда первый раз увидел большеглазую девушку с крупными чертами лица, была на ней темная кофта с буфами, с глухим стоячим воротничком. Такой и вошла она в его память...
Жена ни о чем не расспрашивала Михаила Ивановича. Знала: что можно - муж сам скажет. Пока он умывался, она быстро и бесшумно собирала на стол.
Было время - Екатерина Ивановна волновалась, когда муж не приходил на ночь или вообще не появлялся несколько суток. И о нем тревожилась, и всякие нехорошие мысли лезли в голову. Но за долгие годы притерпелась, привыкла. Конечно, она и теперь переживала за него, однако научилась скрывать это, научилась верить и ждать.
Он поцеловал ее теплую, сохранившую девичью нежность щеку, сказал шепотом:
– Спасибо тебе!
–
– не поняла Екатерина Ивановна.
Он не ответил, засмеялся тихонько и на цыпочках прошел в комнату, где спали дети. Лида разметалась под простыней - жарко. Юля, наоборот, свернулась калачиком, лежит на правом боку, сунув под щеку ладошки. Губы приоткрыты, выражение такое, будто вот-вот засмеется. Наверно, что-то очень хорошее снится ей...
А как живется его мальчишкам в деревне у бабушки? Давным-давно не видел он Валерьяна и Сашу. Сюда бы их взять, да уж больно время тревожное. И голодно... Девочек тоже надо в деревню...
Поборов искушение поцеловать спавших детей - не хотелось раньше времени будить их, - Михаил Иванович вернулся к жене. На столе уже исходила паром тарелка с гречневой кашей: в углублении таял крохотный желтоватый кусочек масла.
– До чего вкусно!
– сказал он.
– По запаху чувствую!
– Ешь, пока горячая, - Екатерина Ивановна села рядом, участливо глядя в лицо.
– Когда ложку-то в руках держал?
– Когда?
– он задумался.
– Кажется, вчера утром... Или позавчера? Но чай пью регулярно.
– Горе ты мое, - вздохнула она.
– А еще власть называется. О самом простом для себя позаботиться не умеешь.
– Не до этого сейчас. Новости, Катюша, очень серьезные. Помнишь, прошлый раз я говорил тебе про ленинскую резолюцию?
– Еще бы такое не помнить!
– Обсуждали сегодня, - понизил он голос.
– И приняли окончательное решение.
– Когда?
– чуть вздрогнула Екатерина Ивановна.
– Когда начало?
– В самые ближайшие дни.
– С оружием, значит?
– А как же иначе? В полную силу действовать надо.
– О господи, Миша! Сама ведь когда-то листовки носила, а с оружием не могу представить, как это вы... Про тебя вся деревня твоя знает, что ты крови боишься, курице голову ни разу не отрубил...
– Без сопротивления они нам не уступят.
– Я понимаю, но все равно страшно.
– Когда для себя - страшно. А ведь мы для людей, тут уж о себе не думаешь.
– А если неудача? Что они с тобой сделают? И с нами?
– Срыва не должно быть. Массы накалены, массы ждут действия. Или теперь, или никогда. Понимаешь?
– Ласково посмотрел он на жену: - Раньше ты не жалела, что пошла со мной.
– И теперь не жалею. Только боюсь. И обидно мне. Ведь я помощницей у тебя была, а теперь дом, дети... Другая Катя теперь рядом с тобой.
– Но я не могу подставлять тебя под удар. Дети - самое главное, что у нас есть. Арестуют тебя - куда их? В сиротский приют? Нет-нет, разве так можно? Ты дома делаешь все за двоих, и за себя и за меня. А я за тебя - там...
– Ладно уж, - успокаивая его, улыбнулась она.
– Иди отдыхай. Когда разбудить-то?
– В двенадцать, - сказал Михаил Иванович.
– Даже в половине двенадцатого. Мне до завода нужно еще в ЦК успеть.