Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
Вес это так, но чернильное пятно нелегко уничтожить. И вот происходит то, чего опасался Роже. Открывается дверь. Ребята с грохотом встают. Потом наступает тишина. Вошел директор.
Один из мальчиков набросил на пятно тряпку, которой стирают с доски. Тряпка, вся пропитанная меловой пылью, не совсем прикрывает пятно, но директор, очевидно, ничего не замечает. У него в руке какой-то лист бумаги.
— Садитесь, дети, — говорит он и подзывает к себе Роже.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Все решает пароход
— Вот бумага, которую получил директор, — говорит Роже и, вынув
Роже подносит листок близко к глазам — освещение в комнате довольно слабое: висят две лампы под абажуром, но одна, по-видимому, перегорела. И опять, как в первый раз при чтении этого циркуляра, Роже охватывает странное чувство: новый удар американцы нанесли рукой Шевро. Почерк у Шевро отличный, настоящий почерк директора школы… Хорошо, что есть еще люди с хорошим почерком, иначе через пятьдесят лет мастерство чистописания… Фу, глупость какая! Вечно лезет в голову всякая чепуха, словно мысли хотят увильнуть от главного… Еще один интеллигентский недостаток — никогда не можешь полностью отдаться тому, что делаешь…
— «Прошу представить следующие сведения, затребованные префектурой…» — Дальнейшее Роже подчеркивает жестом и интонацией: — «… ввиду возможной эвакуации гражданского населения».
Все потрясены. Да, это уж не слух» — это документ, неоспоримый факт! Никаких сомнений не может быть.
— Надо этот циркуляр напечатать в газете, — говорит кто-то.
— Не напечатают! — отзывается Ноэль, пожимая плечами, вспомнив о том, как «Демократ» — газета, которую он обычно читает, — описала историю с вешками в их деревне.
— Найдется газета, которая напечатает, — вставляет Папильон.
— «Пункт первый, — продолжает Роже. — Сколько по вашей коммуне (или кварталу) имеется школьных зданий. Укажите количество классных комнат, актовых зал, гимнастических зал и так далее, пригодных…»
Опять идиотская мысль лезет в голову… Роже в уме отмечает, что слово «пригодных» как-то прилеплено в конце, как будто его хотели специально подчеркнуть… Это выглядит цинично…
— «Пункт второй. Укажите приблизительные размеры каждого помещения, определив, какое количество людей в нем смогло бы временно разместиться. Ответ прошу прислать немедленно». Подпись: попечитель учебного округа.
Поднимается такой шум, что Роже с минуту колеблется — стоит ли добавлять то, что он хотел еще сказать. И все же говорит, но таким тоном, как будто сообщая нечто второстепенное:
— Для этого учета директор выбрал именно меня.
— А ты что ж, согласился? — немедленно раздается голос Папильона. Роже, немного побледнев, поворачивается к нему:
— Ну, этот вопрос не входит в повестку сегодняшнего собрания.
Он садится. Вокруг все громко обсуждают циркуляр, и никто больше не интересуется учителем Роже. Только Папильон считает, что вопрос о позиции Роже можно было бы поднять и на этом собрании.
Особенно возмущены женщины. Ничего определенного они не говорят, но кричат все сразу:
— Они хотят поставить в школе своих солдат.
— Боши тоже начали со школ.
— А как им помешать?
Так как больше никто не просит слова, Полетта решает выступить. У нее дрожат руки и ноги, строчки,
Полетта начинает свое выступление и говорит просто, по-своему. Только слишком уж часто извиняется: «Я не умею говорить», — как будто добивается поощрения, и слушатели не жалеют похвал.
Воспользовавшись вопросом: «Как помешать им?», который Полетта часто слышала от женщин в разговорах, она уверенно, как ей советовал Анри, отвечает:
— Мы можем им помешать! Как? Вот послушайте…
«Главное, — говорил Анри, — все надо связать с американским пароходом, который вот-вот привезет оружие, показать, что все зависит от того, как мы его встретим. Все решает пароход».
Может быть, связь между предметом собрания и пароходом не укладывается в голове некоторых, но чувствуется — все живут в ожидании парохода. Это ожидание, словно влажным, холодным туманом, пронизывало души людей. Но когда Полетта твердо заявляет: «Мы все должны помочь докерам сорвать разгрузку оружия, и это будет лучшим способом удержаться в помещении школы, лучшим способом помешать эвакуации всего населения», — слова ее у многих вызывают какое-то замешательство и удивление. Значит, надо им объяснить.
«Главное, — говорил Анри, — ни в коем случае не превращай это в обязательное условие, чтобы оно не стало помехой к объединению людей для защиты оставшихся без крова. Убеждай. Освети перспективы (Анри любит это слово), покажи, что каждый твердо почувствует себя хозяином в своем доме только, когда янки уберутся в Америку».
Итак, надо объяснить…
— Почему они собираются эвакуировать население? У американцев здесь военный склад, они шлют все новые составы с грузом. Они не хотят, чтобы мы видели их приготовления, да еще боятся пожаров и взрывов. По всему видно — янки намереваются прислать сюда побольше солдат… Но давайте пораскинем умом. Трудненько им придется с ихним складом, если они лишатся порта, не смогут в нем разгружать военные материалы и высаживать свои войска! Первый удар, который мы им нанесем, может все решить. (Полетта в точности повторяет слова Анри.) Если мы не допустим разгрузку первого парохода, наше сопротивление может заставить их изменить свои планы. Может быть, им придется эвакуировать не нас, а свой военный склад? Во всяком случае им станет намного труднее его пополнять…
Полетта говорит именно о том, что всех волнует…
— Мы не отступили перед отрядом охранников, а в среду была демонстрация. Комитет защиты расширился. Мы хотим выпустить воззвание. Я сейчас прочту его. И мы предложим всем жителям города подписать его. Наши рабочие газеты поддержат общий протест. Все это хорошо. Многие думают — победа уже обеспечена. На какое-то время, конечно, обеспечена. Может быть, и на порядочный срок, но не навсегда. Чтобы вопросы о выселении не всплывали снова, надо все изменить в корне. Продолжим и усилим нашу борьбу. Да еще заставим американский пароход уйти отсюда — вот это может изменить положение. По крайней мере, оно не будет ухудшаться. Срывая разгрузку оружия, мы крепче запираем дверь своего дома.