Первый узбек: Героям быть!
Шрифт:
Я даже порывался петь своим павлиньим голосом. Это привело в уныние сопровождавших нас обоих мастеров, внуков Зульфикара и весь десяток нукеров. Они стыдливо прятали глаза от моих воплей: не похвалить нельзя, а расточать слова одобрения невозможно. Мы останавливались на привалы только тогда, когда кони уже начинали спотыкаться от усталости. Сам я рвался вперёд и успокоился, лишь увидев стены Кермине.
По моему повелению мы не стали заезжать в город, чтобы оповестить племянника о приезде великого хана. Предложив обогнуть город по окружной дороге, мы к вечеру оказались на мраморном карьере, где нас уже ждал сытный ужин и удобные палатки. Вечером всё было прекрасно, но проснувшись утром, я не захотел вставать с постели и вот уже десять дней я издеваюсь над собой и над всеми окружающими. Я не выказываю никакого интереса к тому, что происходит вокруг. Потух запал, горящий в фитиле пушкаря Рухи-мангута. Ни одно орудие не может выстрелить.
Мастер Ульмас оповестил всех, что я его младший брат. Никто даже не спросил, где же этот брат прятался шестьдесят с лишним лет. Почему никто его ни разу в жизни не видел? Но мы были немного похожи. Примерно одного роста, круглолицые, упитанные, морщинистые. Разница была в руках – у него руки строителя, хотя он не так часто последнее время держал кирпичи в своих ладонях. Но никто не попросит меня обтёсывать мрамор, чтобы показать своё мастерство. Можно было никому ничего и не объяснять. Я из палатки выбирался по нужде, да похлебать какого-либо варева. Вкус любой еды стал мне совершенно безразличен.
Я всегда мало ем, несмотря на то, что достаточно полный, но здесь я почти ничего не ел. Мне было всё равно – горячие лепёшки, тёплые или полностью остывшие. Я запихивал их в рот, не жуя проглатывал. Бараньи косточки в шурпе или без косточек обед, есть мясо или нет, не всё ли равно? Мне показалось, что я даже похудел. Если бы это случилось полгода тому назад, я бы обрадовался. А сейчас затянул поясной платок и уставился на носки сапог. Но в них тоже не было ничего интересного.
Стремился я сюда по одной причине – именно здесь мастер Али учил привезённых со всего Мавераннахра каменотёсов приёмам обработки мрамора. Именно на это я так хотел посмотреть. Можно было бы всё это сделать в Бухаре, но мастера после совета со мной пришли к окончательному выводу – готовить детали колонн в Кермине, и уже готовые перевозить в Бухару. Благо, что везти было не так далеко. Выглядывая из палатки и сонно вороша мысли, я уже начал думать о том, что эти мраморные колонны совсем не нужны. И зачем мне пришла в голову глупая мысль строить этот Гостиный двор – жили же послы раньше в Караван-сараях или купеческих домах. Всё было хорошо, зачем было такое затевать? А какие расходы на всё это? Я не могу рисовать, даже писать красивым почерком у меня не получается, но я всегда любил красивые вещи и хорошо сделанную работу, а сейчас почему-то охладел к ней.
Припоминаю одну детскую забаву – мы втроём: я, Зульфикар и Низам-ал-мулк или Кулбаба, разглядывали деревянные колонны балаханы. Мы выискивали в переплетении узоров из листьев, побегов и цветов лица людей. Тогда мы ещё не знали, что эти колонны вырезали дед Зульфикара, его отец и дядя. Нам было интересно рассматривать спрятанные в листве и среди цветов их лики. Мы хоть и были малы, но хорошо знали, что изображать людей нельзя. Однако наш учитель Эмир Тан-Саййиди-бий джалаир объяснил, что изображать людей можно. Нельзя думать и говорить, что это Аллах. Для того чтобы разглядеть их всех, приходилось вставать на какие-то приступки, потому что колонны шли от порога дома, поднимаясь ко второму этажу, где было наше жилище. Мы состязались, кто больше лиц найдёт на колоннах. Зульфикару было хорошо, он был самый высокий из нас. Но прошло совсем немного времени, меньше года и мы выучили наизусть, где какое лицо изображено. Кроме этого, они все получили от нас имена.
Была «Сказочная пери», она нравилась Низам-ал-мулку. Мы шутили над ним и говорили, что он женится именно на такой красавице. Это было изображение очень молодой девушки, почти девочки с множеством косичек, идущих ото лба по обе стороны узкого ясноглазого лица. Мы могли разглядеть даже серьги, вырезанные с величайшим тщанием, и ожерелье на её шее. Жаль, что вырезаны были только лица. Мы сами придумывали, во что одеты юноши и девушки. Мы мысленно одели её в длинное бухарское платье, поскольку другой женской одежды не знали. Зато рассуждать о том, какого цвета на красавице пери или на джигите одежда можно было до бесконечности – в узоре колонн все они были коричневого цвета.
Мне же по душе был джигит с горбоносым лицом, мы назвали его Рустам. У него были роскошные кудри до плеч, такие у нас никто не отращивал. Тонкие усики на глазастом лице околдовали меня – я мечтал быть похожим на него. Но понимал, что никогда мои глаза не станут большими, а нос – крупнее, чем моя кочка, сидящая посредине лица. Конечно, все вокруг твердили, что красивее меня нет никого на свете, но отличать неприкрытую лесть от горькой правды я научился ещё тогда, когда росту во мне было не больше одного кари. Такие развлечения как бездельные разглядывания изящной резьбы у нас были редкостью. Весь наш день был занят учёбой и тренировками с булавами, луком, саблей, пращёй и многими другими видами оружия.
Сожалея о невозможности заниматься рисованием или другим видом искусства за неимением таланта, я ограничивался тем, что пытался писать стихи. В молодости я посвящал их любимой жене, а потом писал просто так, когда находило настроение. Вот и теперь, глядя, как рабочие вырубают из толщи мрамора по заранее обозначенным контурам заготовку, я заторможено удивлялся, как мастер может видеть, что в неотёсанном куске непривлекательного и убогого камня заиграют все цвета радуги. После того, как мы оказались в Кермине и поселились недалеко от разработок мрамора, я два дня нехотя передвигался по грудам беспорядочно наваленных камней. Я улиткой ползал среди снующих рабочих, мрачно и безотрадно разглядывая эти глыбы.
Мне трудно было понять, как можно из нескольких небольших продолговатых кусков сделать высокие колонны, но Али, недолго думая, велел самому ловкому из своих подмастерьев сделать одну из таких колонн в уменьшенном виде. Подмастерье провозился несколько дней и сегодня утром я разглядывал уменьшенную копию того, что скоро будет стоять на улице Бухары напротив Арка. Мраморная круглая колонна, высотой в локоть, усеянная бороздками и украшенная сверху резными листьями с какими-то геометрическими изысками. Несмотря на туман безразличия в голове, я поразился тому совершенству, с которым была сделана работа, и тому малому отрезку времени, за которое колонна была воспроизведена. По привычке я полез в поясной платок и захотел наградить подмастерья, но Али меня остановил:
– Великий хан! Зная вашу дотошность и желание увидеть конечный результат работы, я ещё четыре луны назад велел Хасану, сыну каменотёса Маджида из Кермине, сделать небольшую точную копию колонны. Я прислал ему не только чертёж, но и эскизы рисунков, по которым он должен был вытесать копию колонны. Хасану уже тридцать один год, но он всё ещё не имеет санада мастера, поскольку не создал ни одной оригинальной вещи. Поэтому отец не разрешает ему жениться. Я же, давно зная их обоих, пообещал, что если великий хан захочет посмотреть на колонну и та будет изготовлена с великим тщанием, да ещё и понравится великому хану, то тогда я похлопочу о том, чтобы Хасан получил санад мастера-каменотёса. – Мастер улыбался в усы и ожидал моего ответа.
Он так упорно твердил, что заранее знал о моих желаниях, что я искоса и с интересом взглянул на него. Внезапно для себя я расстроился – неужели я так предсказуем для окружающих, и мои действия можно предугадать задолго до того, как я чего-то захочу? Вдобавок к моему тоскливому состоянию ещё и это! Получается, любой человек из моего окружения сможет сказать, что я буду делать и думать в каждый миг моей дальнейшей жизни? Наконец хоть что-то меня тронуло – это порадовало меня. Но мне не понравилось, как об этом говорил Али. Некоторое время я молчал. Затем в груди стала разворачиваться длинная ядовитая змея. Она открыла зловонную пасть, и я очнулся от странного наваждения.