Первый узбек
Шрифт:
Снятые стоптанные ичиги остались стоять под айваном. От грязных ног гостей тянул такой удушливый смрад, что Халил невольно поморщился, но стерпел. Прочитав молитву, принялись за чай со сладостями. На дастархане были сушёный кишмиш, урюк, миндаль, орехи. Свежие, утром испечённые лепёшки, маленькая пиала с мёдом, халва и величайшая редкость – сахар, который ели только по большим праздникам. Беседу вели самую обыкновенную, какую ведут незнакомые люди, – о красивом городе Афарикенте, о вкусной воде, о чистом дворе – пустяшная беседа. Такая беседа преддверие серьёзного разговора. Халил недолго гадал, он понял, что это известия касающиеся Лайло. «Вот и славно, а то я уже беспокоиться начал и жалеть о двух халатах из бекасама».
Гости, отведав угощений и утолив жажду душистым зелёным чаем, поцокав языками, разговор о деле начали издалека:
– Давно, несколько лет назад, наш брат пошёл в хадж со своей женой и дочкой. Пошёл в Мекку, молить Всевышнего о том, чтобы Тот дал ему сына, но пропал по дороге. Мы ничего не знали о том, что с ними приключилось. Мы тщательно ухаживали за оставленным хозяйством старшего брата, за коровами, работали в его мастерской. Проходящие караванщики рассказали грустную историю об умершей семье в Афарикенте, о том, что многие паломники, заболев тогда, скончались в дороге. Мы и поминки провели, как положено. Но луну назад нас нашёл незнакомый человек и сказал, что наша племянница жива. Что живёт в доме Халила-плотника как дочка. Уж как мы обрадовались, как благодарили Аллаха, что Он услышал наши молитвы. И вас благодарим Халил-ака за то, что вы такой благородный человек, не обидели сиротку, дали ей кусок хлеба. За ней приехали, хотим забрать домой. – Всё было так, да не совсем. Не всю правду сказали братья, решили схитрить. Всё равно никто не проверит: они и раньше знали о том, что девочка осталась жива и была брошена караванщиками на произвол судьбы. Но не стали беспокоиться – может уже померла, зачем лишние траты, зачем искать?
Старший брат покосился на дастархан и, легко вздохнув, подумал про себя: «Как же, кусок лепёшки. Наверное, и мясо едят раз в неделю». Зависть – плохое чувство, Джалил это понимал, но поделать с собой ничего не мог. Всё имущество пропавшего брата они уже с Одылом поделили, да только от него ничего, кроме пыли не осталось… Найденную племянницу они решили с выгодой для себя выдать замуж. Насчёт калыма сговорились с уважаемым человеком в Оше. Правда, четвёртой женой, да и лет жениху уже давно за пятьдесят. Хорошо, что приданое за ней просят небольшое, сиротка всё-таки. А так поправят они с Одылом свои дела. Вовремя нашлась девчонка. Джалил думал, смотрел по сторонам и наконец спросил:
– А могу ли я видеть Лолу? – рассевшись хозяином на айване и напившись чаю с никогда не виданным доселе сахаром, он никак не мог вспомнить имя потерявшейся племянницы.
– Какую Лолу? – Халил от удивления поперхнулся чаем. – Вы, уважаемый, ошиблись, у нас никакой Лолы нет!
– Ой, простите, Лайло! Лайло, как же я забыл?! Так давно это было! Я её, маленькую, на коленке качал, играл с ней! – гость нисколько не смутился, но решил последить за языком, вдруг хозяин подумает, что они обманщики?
Халил досадливо нахмурился: проделать длиннющий путь за единственной племянницей, прийти в дом к людям, у которых три года жила твоя родственница с пустыми руками? Две сухие лепёшки не в счёт, такие во время хаита беватанам подают! Халил стал наливаться злостью.
Он не был жадным. Старался по мере возможности помогать людям, делился, чем мог. Но никогда не смотрел в сторону бездельников. Тех, кто придумывал для себя причины лодырничать. Терпеть не мог лентяев и попрошаек, жалующихся на жизнь и на внезапные, случайные никогда не заканчивающиеся неудачи! Считал, что каждый человек может хорошо жить, если у него есть голова на плечах, здоровье и умелые руки.
Досада на гостей росла с каждым мгновением – она складывалась от ощущения вони их грязных ног, от запаха никогда не мытых тел и потной одежды. Раздражение проистекало от всего их вороватого и хитрого вида. Но что делать, надо потерпеть, надо всё узнать и только потом что-то решать. И почему-то ему не верилось, что братья не знали, что племянница жива, – не верилось, и всё тут! Бросили как ветошь, а теперь прослышали, что она жива и здорова, живёт в состоятельной семье, оттого и налетели коршунами. Халил улыбался, как радушный хозяин, донельзя обрадованный приезду долгожданных и дорогих гостей, делая вид, что верит каждому их слову. Но злость, кипевшая в нём, не унималась. Хотя он и пытался, как мог, скрыть своё рвущееся наружу негодование и не показать своего раздражения. Грех, великий грех обидеть гостя в своём доме.
Карим и Саид уже начали готовить плов. Выбрали на заднем дворе несколько самых жирных перепёлок, быстро скрутили им головы, ощипали и выпотрошили. Они понимали, что разговор будет долгий и трудный, и хорошо видели раздражение отца. Братья догадывались, что неспроста сестрицу Лайло отослали к родственникам, – что-то готовится. Они тихонько переговаривались возле очага, готовя казан, нарезая морковь и лук. Все женщины находились в доме, к гостям не выходили, но Карим успел шепнуть жене и матери, что приехали родственники Лайло и, судя по всему, хотят её забрать с собой. На женской половине воцарилось уныние, но больше всех досадовала Зумрад. Сколько хлопот и всё зря! Приданое почти готово, а расходов-то, расходов, чтобы сгореть их душам! Она так привыкла к Лайло, что в действительности стала относится к ней как к родной дочери. С каким бы наслаждением вместо сахара и чая она налила им отравы, лишь бы не видеть эти хитрые рожи! Слишком хорошо всё складывалось, чтобы быть правдой!
Тем временем Закир по знаку отца пошёл топить баню. Вода в бане всегда была припасена. Как и дрова. Дело простое, им Закир занимался с семи лет, а теперь он был заправским банщиком, чем безмерно гордился. Баня стояла за низким дувалом в конце двора. Невысокое строение из трёх отделений, как и положено по учению Ибн Сина, – холодное, тёплое и горячее. В центре горячего отделения стоял большой котёл, под ним разжигали огонь, и от кипящей воды поднимался пар. Дым из бани отводили через глиняную трубу на улицу. В котёл кидали разные душистые травы, так запах от тела после мытья был приятный. Скамейки в бане были из дерева, на них пошёл дешёвый тополь, который быстро рос. Его рубили, а посадки регулярно возобновлялись. Топили баню кизяком.
Халил пригласил гостей:
– Джалил-ака, и вы, Одыл-ака, милости прошу с дороги в баню: смыть дорожную пыль и очиститься полным омовением. А тем временем моя жена сходит к родственникам за Лайло и приведёт её.
Кочевники, оказавшись в бане, смотрели на неё как на место изощрённых пыток, явно не понимая, для чего тратить столько кизяка и воды, чтобы совершить полное омовение. Пришлось Ильясу зайти в баню вместе с ними. Такого дикого и несуразного поведения Ильяс никогда не видел. Сначала братья никак не хотели снимать свою вонючую, пропылённую и грязную одежду. Потом поняли, что в рубахах и штанах мыться неудобно, тем более что Ильяс дал им передники, чтобы по обычаю прикрыть переднюю часть тела от пояса до коленок. После этого они не могли взять в толк, что ичиги тоже не для бани. Стаскивая их с ног, ворчали себе под нос, что они с детства полное омовение совершают при помощи песка, и ничего, живы до сих пор. Мыло ввело их в состояние ужаса, и они стали подозревать, что их хотят, если не убить, то отравить уж точно! Только после того как Ильяс намылил всё своё тело и стал растирать мочалкой пену, повизгивая от удовольствия, жители степей слегка успокоились и стали повторять все движения за Ильясом.
Женщины забрали из предбанника грязную и зловонную одежду братьев и замочили её в горячей воде, а вместо неё положили рубашки и штаны Ильяса. Лишь его одежда была впору гостям, остальные мужчины были рослыми и худощавыми. Рядом поставили кожаные кавуши. Что делать с их вонючими, стоптанными до тонкой подошвы ичигами, на которых не осталось ни намёка на узор, женщины ещё не решили. Может, купить им новые, а старые спалить? Но тогда от гадкого запаха перемрут все жители Афарикента.
Вода в тазах, поставленных перед братьями, сразу стала чёрной. Её Ильяс, стараясь не дышать носом, вылил на пол. По уклону она стекала в ложбинку у стены, а затем наружу. После второго намыливания врда посветлела, и только после третьего раза Ильяс кивнул. А вот ноги… Ильяс взял два небольших тазика, поставил гостям под ноги, налил в тазики горячей мыльной воды и попросил гостей подержать там свои ноги некоторое время. Затем достал ножницы. Это было преддверие гибели – в глазах братьев мелькнул откровенный ужас. Панические мысли забили их размякшие мозги: «Сначала помыли, а теперь убьют!» Ильяс показал, как надо остригать ногти на ногах и руках. Джалил дрожащими руками взял ножницы и попробовал остричь ногти на так и не отмытых до конца мозолистых руках – не получилось. Ильяс помог – показал на себе, что надо делать. Джалил внимательно наблюдал. И только с третьего раза ему удалось остричь свои жёлтые, обломанные и огрубевшие ногти. Одыл, глядя на старшего брата, справился намного быстрее. Ещё раз намылились, теперь уже с явным удовольствием, ополоснулись тёплой водой.