Первый воин
Шрифт:
Мама и дядя Петя стояли на парковке со стаканчиками кофе в руках. Я уже по маминой спине догадалась, как она напряжена. А вот Кирсанов меня удивил. Раньше мне всегда казалось, что он такой неприметный в толпе мужчинка, в скромной, не по размеру болтающейся, весьма изношенной одежде. Сейчас он возвышался над мамой как огромная неприступная крепость, точно в одно мгновение переключил режим с «маскировки» на «боевую готовность». В осанке читалась военная выправка, а взгляд проницательный, словно видит насквозь всех и каждого.
Ещё издалека я помахала им рукой и повернулась к идущему позади отцу:
– Спасибо, что приехал.
Я уже хотела отвернуться, чтобы
– Ася, цветы!
И снова я сплоховала, снова не удержала оборону, даже той доли секунды, что наши пальцы встретились на стеблях цветов, хватило, чтобы мозг взорвался от разлетающихся огненных мушек.
Фигура в тёмном костюме мечется в стенах просторного офиса, будто тигр, загнанный в клетку. Сотни телефонных звонков, сотни похожих друг на друга картинок. Сотни белых страничек с распечатанными на них досье, и на каждой моя чёрно-белая фотография со студенческого билета. Многочисленные реплики отца, пьют крепкое спиртное, крушат кабинет, делают, звонки, кричат на подчинённых. Все они блёклые, почти серые. Только одна, самая яркая, застыла с бумажным листочком в одной руке и с телефоном в другой. На большом дисплее имя – Ася, это вкладка контактов на мобильнике, мой настоящий действующий номер. Внимание отца отвлекает очередной «костюм»:
– Константин Владимирович, там ещё две девушки с неустановленной личностью, по описанию подходят обе. Одна, к сожалению, скончалась на операционном столе. Сейчас на опознание вызвали мать Александры, в течение десяти минут будет точная информация.
Игнатов, не говоря ни слова, поднимается и подходит к окну. Только отвернувшись к ночной панораме, произносит:
– Спасибо, Марк, пусть установят личность обеих. Как будет что-то известно, сообщи сразу же.
«Костюм» проворно исчезает за дверью.
– Ася жива, – едва слышно шепчет Игнатов своему тусклому отражению в стекле.
– Ася? – громоподобный голос отца мешал мне разглядеть глюк внимательнее.
– Асенька! – мама уже во всю прыть неслась по парковке.
Я стояла едва дыша, реальный мир покрылся пятнами от исчезающих видений. Лишь взволнованный взгляд отца, подхватившего меня, прогнал остатки наваждения. Жаль, такой красивый букет рассыпался по асфальту.
– Голова закружилась, – прокряхтела я. – Мам, не паникуй.
– Оля, мне сказали, что это из-за стресса, при регулярной терапии со временем прекратиться, не волнуйся, – Константин Владимирович аккуратно передал меня в руки мамы. – Мы, к сожалению, не пообедали, заболтались.
– Да мне объясняли, – нахмурилась мама. – Только привыкнуть трудно к этому. Аська-Колбаська, вот и как я тебя буду одну оставлять?
– Мы как-нибудь крякнем, плюнем и надёжно склеим скотчем, правда, дядь Петь? – отмахнулась я.
– Ребёнок дело говорит! – подтвердил возникший из-за маминой спины Кирсанов.
Я попыталась собрать цветы, но родители сразу начали ворчать. Как странно говорить: родители. Как странно, когда рядом с тобой мама и папа. Я всё равно не удержалась и взяла один самый маленький бутончик, дома зарисую его на память, а потом засушу. Пусть останется неправильно радостной картинкой в воспоминаниях.
В машине дяди Пети меня ждал термос с горячим чаем, бутерброды и контейнер с домашней едой. Мы почти всю дорогу ехали молча. Странный день. Странные видения. Неужели у отца всё это время был мой номер телефона? Неужели ему никогда не хотелось мне позвонить? Неужели на него повлияло лишь только то, что я чуть было не погибла? Я, наверное, могу злиться на него. Имею полное право. Только
Открыла скетчбук, чтобы заняться розой, но на предыдущей страничке заметила Ангела. Она, точнее десятки её копий, поселилась на страницах альбома. В день, когда я радуюсь возращению домой, не могу отделаться от мыслей о том, какую боль сейчас проживают её близкие. У неё ведь наверняка есть мама, может, братья или сёстры, друзья? Или же она такая же неприкаянная мышь, как я. Что сейчас происходит в том красивом бревенчатом доме из сновидения, существует ли он? Неопознанность наших личностей навеки покрылась пеплом пожара, стёрла между нами границы, мы никогда не узнаем друг друга, но я никогда не смогу её забыть.
Глава 8
Наша с мамой квартира сияла порядком и свежестью, очевидно, кто-то нервничал до такой степени, что чистил каждый её укромный уголочек. Как бы странно в этих семидесяти пяти квадратных метрах смотрелся Игнатов. Одна его машина в разы дороже этой скромной трёшки. В этом самом доме родилась и выросла моя мама.
Бабушки не стало задолго до моего рождения, а вот дедушку Сашу, моего тёзку, помню хорошо. Странно так: вся информация об отце будто отформатировалась и упала на пыльные архивные полки памяти, которыми я не пользовалась никогда. Я забыла его голос, забыла, как он выглядит, забыла, что когда-то была ему дорога. А вот дедушка прекрасно сохранился в моих воспоминаниях. Я помню запах его папирос, как аккуратно и тщательно он скручивал табак в специальную бумагу, помню аромат крепкого кофе из турки, который он варил каждое утро, помню его густую седую бороду и круглые очки. Дедушка всю жизнь занимался наукой, строил на главном городском заводе сложнейшие механизмы, преподавал в университете, писал статьи, ловко стуча пальцами по клавишам древней пишущей печатной машинки. Деда Саша готовил для нас с мамой омлет до самого своего последнего дня, а потом во сне тихо и мирно ушёл, мне только-только исполнилось десять. Ему было почти восемьдесят семь. Мама, поздний ребёнок, родилась, когда дедушке было за пятьдесят, а бабушке – за сорок, единственная, долгожданная и горячо любимая дочь.
Радикально почти ничего не изменилось в этой квартире, мы решили сохранить её уют. Только прошлым летом сделали косметический ремонт. Естественно, дядя Петя нас не бросил, ему досталась замена кафельной плитки на кухне и в ванной, он привёл в порядок паркет, помог нам поменять двери и окна. Мы с мамой клеили и красили, подбирали новые шторы и всякую мелочь. Получилось, на мой взгляд, отлично, мы сохранили дедушкину библиотеку, старинный фарфоровый сервиз и редкие, но завораживающие своей красотой хрустальные люстры и светильники. Я как смогла отреставрировала бабушкины картины. Мы бережно сохранили душу этого дома, но вдохнули немного свежести, чтобы начать записывать нашу новую историю.
У нас в доме уютно, но скромно, имеющимися предметами быта принято дорожить, и не распыляться на то, чтобы поспевать за модой. Сложно представить Константина Игнатова в подобных интерьерах, будто он не сможет здесь уместиться. Я не помню, где мы жили, когда были семьёй, точно не здесь. Наверное, мы с мамой так и не смогли прижиться в его мире, как кактусы среди орхидей. Хотя мама очень красивая, утончённая и прекрасно воспитанная в семье советской интеллигенции, а вот себя я точно не представляю частью быта Игнатова. Мышь во дворце.