Пёс имперского значения

Шкенёв Сергей Николаевич

Кузнецов немного не дошёл до естественного рубежа обороны участка — громадной лужи, перед которой автомобили предполагаемого начальства должны были непременно остановиться, как страшный, почти человеческий крик за спиной заставил его обернуться. На стройку опускались парашютисты, и кричал один из них, влетевший по пояс в незакрытый по извечному разгильдяйству битумный котёл. Рядом, неестественно ровно, и прислонившись щекой к окровавленному прутку, торчащему над ключицей, сидел ещё один неудачник. Слишком точное прицеливание и высокая скорость спуска сыграли с десантом

злую шутку.

— Какого чёрта? — вслух возмутился капитан. — Мы тут делом заняты, а эти сволочи в игрушки играются?

Пистолетный выстрел был единственным ответом. Другого уже не требовалось — на плотине уже вовсю кипела схватка. Два бойца, один молодой, а другой постарше, тащили куда-то длинный зелёный ящик, по пути отмахиваясь подручными средствами от посланцев небес, одетых в серые комбинезоны.

— А ну бросьте! — грозно зарычал комбат, обращаясь ко всем сразу.

Но послушался только Вася — дисциплинированно выполнив команду, он выпустил добычу из рук. И лопату тоже бросил. Этим тут же воспользовался один из десантников, прямым ударом в челюсть сбросив спецназовца в воду. Потом вытащил из ножен на поясе громадный тесак с зазубренным обушком, и с угрожающим видом попытался подступить к Евстигнею Корнеевичу.

— Брось ящик, сволочь краснозадая!

Его напарник попытался обойти старого солдата слева. Но если слова капитана и пролетели мимо ушей, то кирка в руках опытного трофейщика такого себе позволить не могла. Она с хрустом врубилась точно посредине, пробив череп парашютиста насквозь. Времени на то, чтобы освободить инструмент не оставалось, и Корнеич, оттолкнув жертву ногой, подхватил с земли оброненную Васей штыковую лопату.

— Это ты кого краснопузым назвал, гнида? — острая кромка боевой лопаты хищно поблёскивала, дублируя вопрос.

— Да я вас на Дону сотнями вешал! — продолжал упорствовать противник. — Голота беспортошная!

— Красновец? Сука! Из-за вас мы в восемнадцатом…. Курва! Да я с самим Владимиром Оскаровичем…, - и чуть смутился, увидев спешащего на помощь комбата. — Да я с самим генералом Каппелем на выручку к товарищу Колчаку шёл!

— А сейчас большевикам продался, шкура! — выдохнул десантник и резко бросил тесак.

Тяжёлое лезвие ударило в левую сторону груди, и бывший каппелевец упал навзничь, схватившись за сердце. Предпоследней мыслью было — не придавить копошащегося где-то внизу Ваську. А последней — что скажет комбат, когда найдёт украденную у него на днях фляжку? Да ещё продырявленную застрявшим в ней здоровенным ножом.

Но враг недолго торжествовал. Через короткое мгновение удар ломом по шее перебил ему позвоночник, и парашютист рухнул в опалубку, где торчащая арматура милосердно прекратила мучения. Максим Фёдорович взмахнул оружием как саблей, и бросился в гущу боя с упоением истинного ценителя хождений по краю бездны. Да и благородное негодование подогревали раздающиеся то тут, то там крики: — "Наших бьют!". Горло перехватывало чувством горькой обиды за попранную справедливость — били не просто "наших", били ЕГО солдат, а настоящий командир такое никому не передоверит.

Редкие выстрелы нападавших

заглушались матерными воплями с обеих сторон. Ещё реже кто-то их нападавших успевал дотянуться до спецназовцев в рукопашную — топоры, ломы, обрезки арматуры не давали приблизиться. Скоротечная свалка быстро переходила в избиение, когда на одного наваливались впятером, а шестой просто добивал. А винтовки, сброшенные с самолёта в первую очередь, так и остались лежать в длинных зелёных ящиках.

— Батальон, ра-а-а-авняйсь! Смыр-р-рна! — капитан по возможности твёрдым шагом направился к Сталину. — Товарищ Генеральный Секретарь, Отдельный батальон специального назначения имени Двенадцати Апостолов отразил нападение на вверенный объект. Потери убитыми составили четырнадцать человек, ранеными — двадцать девять, из них одиннадцать тяжёлых. Противник полностью уничтожен. Командир батальона капитан Кузнецов!

— Майор Кузнецов, — поправил комбата Иосиф Виссарионович.

— Простите?

— Вы что, считаете что товарищ Сталин ошибается?

— Никак нет!

— Вот и хорошо. Раненым помощь оказали?

— Так точно, товарищ Сталин. Лёгким сделаны перевязки, а тяжёлые отправлены в ближайшую больницу.

— На грузовиках?

— Никак нет! В батальоне нет автомобилей, пришлось погрузить на ваши.

Деникин, стоящий рядом с вождём, рассмеялся:

— Придётся нам пешим маршем топать.

— Здесь подождём, — решил Иосиф Виссарионович. — Вот видите, Антон Иванович, и я могу ошибаться.

— В чём?

— Я думал, что кадры решают всё. Но товарищ полковник доказал — кадры решают всё, и ещё немного больше.

— Полковник, не майор?

— Конечно полковник. А разве вы против?

Чуть позже, с удобством расположившись на ошкуренном бревне у костерка, в котором потрескивали обрезки досок, Деникин поправил на коленях котелок с остывающей кашей и признался:

— Всякого ожидал я от Петра Николаевича, но не такого же! Генерал русской армии на службе у англичан…. Каково? Вот свинья.

— Нехорошо так про покойников, Антон Иванович.

— Что Вы говорите!? И давно?

— Точно не могу сказать, но через недельку можете отсылать венок, к похоронам успеют доставить.

— Обойдётся без венка…. У меня страна бедная, экономить надо.

— Не любите Краснова?

— А он не красна девка, чтобы его любить. Я, в отличие от него, Родину не предавал. Я за неё и с Временным правительством воевал, и с вами…. Простите, с ними.

— С кем?

— С ними, с большевиками, — пояснил Великий Князь Литовский, выбирая из каши кусочки тушёнки.

— А я тогда кто?

— Это Вам знать лучше. Ведь знаете же? То-то и оно, а вслух сказать боитесь.

— Не время ещё, Антон Иванович.

Деникин пожал плечами, и принялся за чай. Осторожно подул в кружку, отхлебнул чуток, оценивая крепость и сладость, и спросил:

— А вот скажите — почему у ваших солдат оружия не было?

— Это же спецназ, — Сталин прищурился. — Такие звери, что им даже винтовки не выдают.