Пёс имперского значения
Шрифт:
Плуковник Штоцберг вертел головой по сторонам, вглядываясь в темноту, и безуспешно пытался отыскать хоть какой-то ориентир. Но в полуночной безлунности даже речки не проблёскивали, а проклятые мамалыжники, будто нарочно, потушили все огни и завалились спать.
— Иржи, ты определился? — крикнул командир полка в переговорную трубку.
— Каким образом? — следом за вопросом штурман выдал что-то вовсе непотребное, подтвердив свою профессиональную подготовку. — На этом куске летающего собачьего дерьма даже высотомера нет!
— Так где мы сейчас?
— В заднице, командир.
Мотор вдруг взвыл развалившимися подшипниками, и из-под капота, пробив его, вылезла какая-то промасленная кривая железяка, определить первоначальное предназначение которой не представлялось возможным. И во внезапно наступившей тишине плуковник произнёс:
— Ладно, Иржи, можешь дальше не уточнять. Теперь уже нет разницы, что под нами. Сажусь как получится, и пусть Пресвятая Дева будет в том помощницей.
Штоцберг направил самолёт вниз, молясь про себя, чтобы там не оказалось какой-нибудь деревни или оврага. И как назло у этой воздушной каракатицы шасси не убираются, а так бы на брюхе безопаснее было бы приземляться. Но опасения оказались напрасными, машина с треском влетела в кукурузное поле, прорубая за собой просеку, несколько раз подпрыгнула, и остановилась. На дрожащих, подгибающихся ногах лётчики выбрались из кабин, и штурман предложил:
— Поджечь?
— Зачем?
— Не знаю, но читал, что русские пилоты всегда так делают, предварительно прострелив бензобак.
— Давай, — согласился командир. — Хоть в кои-то веки побудем русскими лётчиками. Знаешь, Иржи, чёрту бы душу заложил, чтобы полетать на их самолётах.
В тишине послышался лёгкий шорох кукурузных стеблей, и на просеку высыпали вооружённые автоматами люди в странной пятнистой форме, с трудом различимой в темноте.
— Могу посодействовать, — произнёс один из них по-русски.
— С чёртом?
— Нет, с самолётами. Руки вверх, господа. И позвольте представиться — капитан Трошин, простите, Трошман…. Армия Галицийского Каганата. Сами пройдёте, граждане, или помочь?
Тлеющие угли костра, на которых жарился здоровенный хряк, отбрасывали неровный отблеск на броню стоящего неподалёку танка. Но и этого хватало, чтобы разглядеть на башне эмблему — звезду Давида, перекрещенную двумя мечами, на фоне бело-сине-красного круга.
— Буду с вами откровенным, господин плуковник, — галицийский офицер громадным тесаком отхватил кусок мяса от туши на вертеле, попробовал и поморщился. — Сыровато ещё. Ну так вот… По первому варианту вы всем полком пойдёте под суд Международного Трибунала.
— За что?
— За неспровоцированное нападение на другое государство. Кстати, наши войска как раз и вошли сюда для охраны мирного населения, банков, вокзалов, почты и телеграфа.
— Этот вариант меня не устраивает, — поёжился полковник. — А что другой?
— Отправитесь на Дальний Восток. Нет, не в лагерь. Пару месяцем постажируетесь у полковника Величко, на китайцах потренируетесь, а потом вернётесь в свою родную Чехословакию, пригласив с собой несколько советских дивизий для защиты от румыно-венгерской агрессии. Как?
— А самолёт дадут? Какой?
— Любой, на ваш выбор.
— Иржи, — подскочил плуковник Штоцберг. — Ты чего расселся? Нас срочно ждут на Дальнем Востоке.
Глава 11
Рыба нынче стала ушлой,
Хитрой, жадной, непослушной.
На крючке её вовек не подсечёшь.
Но к моей ядреной каше,
На обойном клее нашем,
Так пристанет, что зубилом не собьёшь.
…………………………………………
А речка вдаль бежит, тихо плещется.
Мне уж вовсе чертовщина мерещится.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Полесье.
Утки, притаившиеся в камышах, обильно растущих вдоль берегов канала, с насторожённостью и опаской разглядывали подозрительного зверя, подошедшего к воде. По виду на лису похож, такой же длинный и вытянутый, но точно не она — уши слишком большие, и чуть ли не по земле волочатся. Зубы не меньше волчьих, а если пасть разинет, так вообще похож на страшного крокодила, виденного утками на зимовке в Африке.
Редкий зверь выделялся не только внешним обликом, но и своей беспримерной наглостью, удивившей даже видавших виды перелётных птиц. Многие рыбаки сегодняшним солнечным утром недосчитались плотвы и окуньков в погрызенных садках, а уж если кто имел неосторожность насаживать рыбу на кукан…. Человеческая наивность не перестаёт удивлять.
Такс не обращал внимания на злобное шипение глупого селезня, у которого недавно откусил половину хвоста в неудачной попытке добыть на завтрак что-то более существенное, чем ворованная рыбья мелочь и бутерброды с салом из рыбацких сумок. Он стоял на берегу, и грустно рассматривал своё исхудавшее отражение в тихой воде Днепровско-Бугского канала. И опять хочется есть.
Беззаботное и сытое существование закончилось несколько дней назад, когда мирно дремавший в кузове Такс вывалился через проломленный ещё в Минске борт, прямо под колёса встречного грузовика с кирпичом. Особого ущерба это не нанесло, но очень неприятно, когда тобой продавливают твёрдый асфальт. Пока выбрался из получившейся ямки, пока отряхнулся и огляделся…. На преследование и ужасное отмщение обидчикам тоже ушло не менее чала. А белая полуторка тем временем давно скрылась из вида. Поиски, даже на крыльях, успеха не принесли. Видимо майор приказал свернуть на просёлочную дорогу, решив таким образом срезать путь. И куда торопится?
А кушать всё равно хочется. Что с этих рыбок? Так, на зубок. Ну сколько там мальчишки могут наловить? Бездельники малолетние…. То ли дело вон те мужики с громадным мешком, что осторожно пробираются в сторону моста. Не иначе, как собрались сети ставить. Вот это по-нашему, вот это солидно! Пожалуй, стоит подождать. Нет, понятное дело, что улов будет только завтра. Суть-то не в этом! Ведь какой уважающий себя серьёзный мужчина на рыбалку налегке отправится? Значит, будет чем и поживиться, вот сейчас пусть только мешок на землю поставят.
А чем это пахнет? Ага…, вот сало, колбаска домашняя с чесночком, ещё одна, уже кровяная, мясцо вяленое, что отливает перламутром на срезе… М-м-м-м…., вкуснотища! Что, и опять мыло? То самое, что и на мыло не похоже? Постойте, товарищи, а вот не эта ли самая самка собаки устроила стрельбу на вокзале в Бресте, пожалев кусок хлеба умирающему с голода охотнику на полярных медведей?
Точно он. И запах такой противный. Наверное "Фаренгейт". Сразу видно, что чуждый деклассированный элемент. Вот взять крестьян и прочих колхозников… От тех благоухает свежим навозом, дёгтем, парным молоком, тёплым хлебом и ржаным самогоном. Пролетарии — те уже ваксой пахнут и тройным одеколоном. И опять же самогоном, но похуже, сахарным. К солдатам, особенно пехотным, лучше вообще не подходить — портянка отбивает нюх невпример быстрее кайенского перца. Вот офицеры — другой разговор. "Красная Москва", "Шипр", водка. А начиная с майорского звания уже и коньячок примешивается. А этот? Вроде бы обычные стоптанные сапоги, но не более двух недель назад чищены чем-то ароматным, а многодневная щетина ещё хранит следы вражеского одеколона.