Пёс имперского значения
Шрифт:
— Сдурела девка? Будто не знаешь, что у них кобуры потёртые. Товарищи из старшего комсостава будут, им с такими ходить неприлично.
— Ещё маузеры есть, — послышался грохот чего-то упавшего и деревянный стук. — С перламутром.
— Не пойдёт, — забраковал выбор дядя Петя. — Они только с кожаными куртками носятся. Посмотри ещё, там на второй полке снизу новые браунинги были, только позавчера из ОГПУ прислали.
— Извините, Пётр Сергеевич, а к чему всё это? — полюбопытствовал Штоцберг. — Мы же не на войну идём, а только в пивную.
— Вы откуда такие тёмные? — удивился швейцар.
— Да это президент Чехословакии со своим начальником Генерального Штаба, — донёсся голос из шкафа. А ещё через мгновение перемазанная ружейным маслом девчушка положила на стойку пистолеты. — Только вчера вечером заселились.
— Вот оно что! То-то я смотрю — говор у них чужой!
— Так всё же зачем? — переспросил полковник.
— Как это, мил человек? — дядя Петя погладил свой автомат. — А ежели преступление какое увидите, теракт там, или прочее непотребство? Непротивление злу — грех. И не только по Божьим законам, но и по человеческим. Статья пятьдесят восьмая, часть четырнадцатая.
— Сурово, — заметил майор Бомжик.
— Зато справедливо, — Пётр Сергеевич положил "томмиган" на стойку. — Прибери-ка его, Лена. А я, пожалуй, провожу товарищей. А то как дети, ей Богу. Одно слово — Европа.
Улицы ночного Нижнего были тихи и пустынны, только двое рабочих, приставивших лестницу к стене старого дома, откручивали табличку с названием и увлечённо разговаривали матом.
— Возвращают историческое имя, — пояснил дядя Петя. — А то перед людьми стыдно было — центральная улица города, и названа в честь родственника негодяя Ягоды.
— А сейчас как?
— Да как и раньше — Большая Покровская. А вот площадь переименовали, да. Хотите посмотреть?
— На что?
— На всё и посмотрим.
Этим всем оказалась большая площадь, одной стороной ограниченная кремлёвской стеной, а торцом выходящая к волжскому откосу. Чуть не на самом краю крутого обрыва кипела работа, не останавливаемая даже в ночное время. Люди в странных оранжевых жилетах с номерами на груди и спине, видимо заключённые, так как в стороне лениво покуривали несколько конвоиров, вручную месили бетон деревянными лопатами. Другие возили его на здоровенных тачках с деревянными же, но почему-то квадратными колёсами, и заливали в котлован. Всё это действие происходило под хриплый аккомпанемент патефона, из которого доносились одни и те же слова, записанные на грампластинку: — "Охрана стреляет без предупреждения! Шаг влево — агитация! Шаг вправо — провокация! Прыжок на месте считается побегом!" Ещё один похожий агрегат имитировал захлёбывающийся лай овчарок.
— Это ГУЛАГ? — Штоцберг перекрестился на православный манер.
— Ага, — подтвердил Пётр Сергеевич. — Образцово-показательный филиал. Создан специально для бывших польских, литовских, и прочих прибалтийских журналистов. Товарищ Деникин с товарищем Сагалевичем их сюда специально присылают, на строительство памятника Козьме Минину и Нижегородскому ополчению.
— Инструмент какой-то странный, — заметил майор Бомжик.
Дядя Петя посмотрел, как один из заключённых пытается сдвинуть тачку.
— О чём писали в своих газетах, то и получили. Восстанавливаем историческую справедливость. Зато как символично — поляки закладывают фундамент под памятник Минину. Здесь закончат, начнут князю Пожарскому постамент готовить.
Чехословацкий президент задумался, а потом осторожно поинтересовался:
— Извините, а сюда можно только журналистов присылать?
— Хотите внести малую лепту? Думаю, что для дружественного государства всегда смогут сделать небольшое исключение. В планах ещё лестницу пустить к самой Волге.
Иван Дмитриевич, осторожно переступая через приготовленные для опалубки доски, подошёл к краю откоса и оценил предполагаемый объём работ.
— Да здесь дел всего на пару лет, — разочарованно произнёс он.
— Боитесь, что вернут?
— Есть немного…
— Да не беспокойтесь — партия о них позаботится.
— А где же пиво? — напомнил Фёдор Михайлович Бомжик, не любивший разговоры о политике.
— Да ну его нафиг! — махнул рукой Штоцберг. — Нам с утра новые самолёты получать, а к вечеру быть в Праге.
— Вы же говорили — завтра!
— Нет, именно сегодня. И ты знаешь, Федя, — полковник позволил себе некоторую фамильярность, — мне неожиданно начинает нравиться быть президентом.
Глава 21
Об Америке мы знаем,
Что её открыл Колумб.
После викингов, якутов и туркменов.
А индеец Гойко Митич
Всех ковбойцев обманул.
И куда-то спрятал золото Мак-Кены.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Житие от Гавриила.
Вот все твердят — "Лондон, Лондон…" А что в нём интересного? Так, захолустный и достаточно грязный городишко на окраине Европы. Не сравнить с той же Гаагой, где садились на пароход, — там даже мостовые моют с мылом. Единственная достопримечательность, да и то сомнительная, — множество старинных зданий. Но и это не заслуга британской столицы, а наше с Изяславом Родионовичем упущение. Слишком заняты были устройством дел на континенте, и как-то упустили из виду возомнившее о себе невесть что бывшее римское укрепление. Нет конечно, Изя пару раз его сжигал дотла, но когда это было?
До Лондона мы добрались без происшествий, если не считать капитана парохода, выброшенного за борт Лаврентием Павловичем. Ему, видите ли, показался подозрительным акцент товарища Берии. Даже ещё смешнее — принял его за советского шпиона. Такой вот тонкий английский юмор. Команда корабля бросилась было помогать, но вмешался Израил, и пояснил — дескать, нехорошо такой толпой на одного нападать. Раевский был настолько убедителен, что экипаж поворчал и разошёлся. А может и зря? Может у них к капитану свои претензии были?