Пес, который говорил правду

Конант Сьюзан

В моей памяти всплыли слова Келли Бейкер.

— Я держала их для вас в холодильнике, — сказала она тогда. — Я отложила их для вас.

Значит, Келли? Она видела, что я съела в прошлый раз четыре булочки. Вообще-то я вовсе не обжора. Просто не наедаюсь маленькими порциями, а булочки были очень маленькие. Надо было получше рассмотреть пакет: какого он был размера? Келли видела, как я с жадностью проглотила четыре булочки, и мне явно было мало. И после этого щедрая Келли, любительница угостить, даст мне две-три? Сомнительно. Или ей нужно было, чтобы я съела все до последней крошки и не осталось никаких следов?

А вдруг Келли тут ни при чем? Я вспомнила огромный ресторанный холодильник с аккуратными листочками, прикрепленными к дверце. Когда Келли

неделю назад клала этот сверток в морозилку, возможно, она отметила это в списке и указала в нем мое имя. «Маленькие булочки, облитые шоколадом» — так, кажется, звучит их название в переводе с французского. Вообще-то я говорю по-французски, но не вслух. Итак, Келли должна была напечатать напротив булочек: «Для Холли Винтер». Джоэл увидел бы надпись или даже сам сверток. На нем, возможно, тоже было мое имя. Келли ведь очень аккуратна. Но во время моего последнего визита он не успел бы отравить булочки. Значит, это было сделано заранее.

Но именно Келли предостерегла меня насчет шоколада. Она любит собак и никогда не причинила бы зла ни одной из них. Джоэл — тоже. И оба они достаточно хорошо меня знают, чтобы быть уверенными, что я не стану давать собакам шоколад.

Готовила все-таки Келли. И это именно она решила использовать шоколад, другими словами, нечто, чего я никогда не дала бы собаке. А может, она просто вспомнила, как мне понравились эти «маленькие булочки…», будь они неладны, и упомянула об этом в разговоре с Джоэлом. Я как будто примеривалась: кого погубить? Обоих? Или все-таки кого-нибудь одного? Только бы не невиновного! Я хотела обсудить это со Стивом, но он отказался слушать, мол, ему сейчас не до разговоров: он должен тщательно осмотреть Рауди, чего до сих пор не сделал, потому что был слишком занят с Кими. И еще ему удалось убедить меня пойти в больницу на Маунт-Оберн. Терпеть не могу это место.

— Мне уже лучше, — отказывалась я.

— Врешь! У тебя повязка промокает.

— Терпеть не могу больниц!

— Тебя никто там держать не станет.

— Еще бы! Потому что я не останусь.

— Тебе просто наложат швы.

— Нет никакой необходимости.

Тогда Стив небрежно, как бы между прочим, сказал:

— Конечно, если задето сухожилие, рука действовать не будет. — Он поглаживал Рауди и смотрел исключительно на него. — Это может остаться навсегда. Если в рану попадет инфекция, ты это быстро почувствуешь: рука распухнет. И ты вообще шевелить ею не сможешь пару месяцев. А если кто-нибудь нечаянно слегка заденет ее, будет адская боль. — Стив продолжал гладить Рауди.

— Ладно, уговорил. Я все поняла.

Если вы еще не поняли, одолжите у кого-нибудь парочку маламутов и поводите на поводке. При этом лучше, чтобы обе руки у вас были здоровые!

— Ты, конечно, можешь не ходить, — сказал Стив. — Никто ведь не заставляет. Тебе решать.

Глава 23

Чтобы увидеть любовь и страх в самых ярких их проявлениях, сходите в какую-нибудь крупную ветеринарную лечебницу, например в Энджел Мемориал. Там вы увидите людей с собаками и кошками на руках. Хозяева все время гладят несчастных больных животных и утешают их, не умолкая ни на минуту. Здесь можно встретить мужчин и женщин, не стесняющихся открыто плакать, сидя на скамейке у двери операционной.

А вот приемный покой «человеческой» больницы: люди просматривают потрепанные журналы, дремлют, просто сидят неподвижно, глядя в пустоту. Трудно определить, где больные, а где их друзья и родственники. Вот молодой мужчина и женщина суетятся вокруг маленькой девчушки, сменяя друг друга, успокаивают ее, то и дело щупают ее лоб. Но остальные взрослые могли бы сойти за пассажиров метро, просто попутчиков, настолько они безучастны друг к другу. Итак, если вам нужны доказательства того, что люди гораздо больше заботятся о своих животных, чем о себе и своих взрослых собратьях, сходите в больницу.

Я вовсе не была подавлена. Пока я сидела на жестком стуле рядом с товарищами по несчастью, ожидавшими своей

очереди, моя здоровая рука была сжата в кулак, а зубы стиснуты. Я не отрывала глаз от телефона-автомата в конце коридора. Меня должны были скоро вызвать, потому что рана кровоточила и повязка сильно промокла. Я прикидывала, успею ли позвонить, и уже привстала, чтобы направиться к телефону. Потом подумала, что либо меня прервут посреди разговора, либо я пропущу свою очередь. Ни того ни другого мне не хотелось. Поэтому я опять села. Когда наконец подошла моя очередь, врач задал множество утомительных и оскорбительных вопросов о моей собаке и никак не желал верить, что этот укус случился по моей вине. Еще он имел глупость и наглость назвать моего, чистокровного аляскинского маламута сибирской лайкой. Потом он подробно поведал мне о своей аллергии, после чего обнаружил полнейшее невежество: оказалось, он даже не знает, что собачьи укусы гораздо реже воспаляются, чем кошачьи. Я подумала: слава Богу, что в свое время он не попытался поступить в ветеринарную школу. Тем не менее я позволила ему зашить мне руку. Я едва дождалась, пока он наложит повязку, потому что он все время терзал мои уши каким-то антисобачьим вздором.

Я вылетела из кабинета как пробка, но… притормозила у телефона-автомата. Благодаря Рите я теперь специалист по звонкам психотерапевтам. Как звонить им днем, я уже говорила. В любое другое время будьте готовы нарваться на автоответчик, но не отчаивайтесь: психотерапевты очень часто прослушивают свои автоответчики. Просто они не желают, чтобы их то и дело дергали и поднимали с постели в три часа ночи. Но и пропускать по-настоящему срочные вызовы они тоже не хотят. Рита постоянно проверяет свой автоответчик, чтобы удостовериться, что никто из ее клиентов не попал в беду. Вероятно, так же поступает и Джоэл Бейкер.

По справке я узнала два номера, зарегистрированных на имя Джоэла Бейкера. На имя Келли Бейкер не было зарегистрировано ни одного. Даже если одна женщина выходит замуж за другую, почему бы ей не оставаться самостоятельным телефонным абонентом? По первому номеру, разумеется, ответил автоответчик и голосом Джоэла предложил мне в случае крайней необходимости позвонить по другому номеру. Я позвонила. Келли могла бы оставить свой голос хотя бы на втором автоответчике, но она этого не сделала. И еще: настоящие собачники очень часто записывают вместе со своими голосами вой и лай собачьего хора, так уж получается. Но голос Джоэла звучал a capella. Джоэл назвал себя и попросил оставить сообщение после гудка.

Я набрала побольше воздуха. Автоответчик прогудел.

— Это Холли Винтер. Мне совсем не понравились ваши шоколадные круассаны. — Я сделала небольшую паузу. — Честно говоря, я их не пробовала. Пакет стащили собаки. Потом они заснули, и я не смогла их разбудить.

Я повесила трубку. Пусть она теперь мучается! Или он? Впрочем, они оба любят собак. А моих собак они знают. Для Келли и Джоэла гораздо труднее убить двух собак, чем двух людей.

Я вела свой тяжелый, неповоротливый «бронко» обратно, в клинику Стива, и подумывала, не завернуть ли к Кевину Деннеги. И все-таки что-то меня останавливало. Джоэлу через такое пришлось пройти! Донна Залевски и Элейн Уолш, обе обвиняли его в том, чего он не совершал. Чтобы защитить себя, он вынужден был бы раскрыть величайшую тайну своей жизни, и это открытие разрушило бы все, чего он добился. Речь шла не о его карьере, а о его месте в этом мире. Да и Келли тоже была бы уже не Келли. В глазах большинства, даже здесь, в либеральной кембриджской среде, где лесбийские пары живут открыто, женщина, выдающая себя за мужчину, все равно будет ненормальной и извращенкой. А Келли в таком случае как будет называться? Если и есть подходящее слово, я его не знаю. Что до их брака… Строго говоря, они больше не будут считаться женатыми. Я подумала о нескольких знакомых лесбийских парах. Нет, Джоэл и Келли непохожи на них. И не хотят быть похожими. Они хотят быть мужем и женой. И по сути дела так и есть. Я, во всяком случае, не могу заставить себя думать о них иначе.