Песенка для Нерона
Шрифт:
Должен сказать, я вообще не очень люблю Средиземное море. Большую часть времени оно нормально себя ведет, как и положено морям, но когда с ним приключаются эти его истерики, оно становиться способно серьезно подговнить. Очень скоро оно собралось в большущие волны и стало ронять их на нас сверху, так что все промокли до нитки, а у команды появились дополнительные темы для технической болтовни. Прежде всего, хотя я и встревожился (а всякий, кто плывет по морю на корабле и не тревожится — либо дурачок, либо спит), но твердил себе, что это, вероятно, одна из тех вещей, с которыми моряки имеют дело постоянно — просто еще один рабочий день, никакой опасности, несколько неудобно, но и все; да и вообще, я же не сахарный, не растаю. Но ветер все усиливался и усиливался, моряки начали скользить, падать и вопить, и довольно много моря поступало внутрь сквозь щели в дне, и мы не двигались, кажется, ни вперед, ни назад, а только вверх-вниз, как дети на качелях. Затем я увидел огромную волну, поднявшуюся над кораблем и ринувшуюся на него, как разъяренная свинья.
Она дала кораблю такого тычка, что я грохнулся спиной
Не спрашивайте, что произошло дальше, потому что я больше не обращал внимания на большой мир, меня интересовал только тот маленький, жалкий его уголок, в котором находился я сам. То ли корабль врезался во что-то, то ли что-то врезалось в корабль, но ощущение было в точности такое же, как когда в темноте со всего маху въезжаешь рожей в дерево. Я цеплялся локтем за столб, но ослабил хватку, наверное, потому что полетел через палубе на правом бедре. Плечом я врезался во что-то твердое, оно тоже поддалось, и я взлетел в воздух, а потом поверхность воды ударила меня со всей силы и я оказался под ней, извиваясь и лягаясь изо всех сил. Честь меня говорила: успокойся, тебя не бросят посреди моря, они повернут и подберут тебя или спустят лодку или еще что. Но я прекрасно знал, что ничего подобного никто делать не станет, потому что они ничего не смогли сделать даже для своего коллеги и друга Титира — только недовольно зыркали на меня за то, что я привлек внимание к этому обстоятельству.
Ну вот.
Я гадал, что обо мне скажут внизу, в царстве мертвых. Как вы, наверное, заметили, так называемые смертельно опасные ситуации для меня не внове — камеры смертников, кресты, телеги, вооруженный эскорт по дороге на виселицу, сами виселицы, тюрьмы и так далее, не тот конец чужого меча, горящие здания и все такое прочее. Так как обстоят мои дела, спрашивал я себя, если говорить о царе Плутоне и его людях? Потирают ли они руки каждый раз, когда мне близится крышка, бормоча: на сей раз засранец уж точно наш? Или они начинают метаться в панике, ужасаясь тому, что я проскользну мимо Паромщика и трехного пса, поселюсь рядом, понизив статус всего квартала и сведу их с ума своей бесконечной болтовней? Это вполне возможно, знаете ли. А может, они говорят: твою же мать, это опять он, быстро сделайте что-нибудь: и тотчас случается внезапная амнистия, дверь камеры забывают запереть, некто, впоследствии оказывающийся печально известным главарем уличной банды, вырезает взвод кавалеристов, или же лично вмешивается сам римский император. Как мне представляется, я никогда и нигде не был особенно желанным гостем, так с чего в залах Тартара дела должны обстоять по-другому? Это ведь разумное предположение, да? Большинство людей ужаснула бы необходимость скоротать денек в моей компании; едва я окажусь внизу, то останусь среди них навечно. Даже думать о таком не хочется, серьезно. В общем, как я говорил, я барахтался в воде, пытаясь научиться плавать. Мне удалось пинками вырваться обратно на поверхность — как раз чтобы увидеть, как гигантская волна бьет наш старый добрый корабль в борт. Это было как в кабацкой драке, когда кому-нибудь из драчунов прилетает в челюсть от другого, которого он даже не видит; вот только что корабль держался прямо, а в следующий момент он завертелся на волне и так низко качнул мачтой, что выпрямится уже не мог. Сейчас же на него обрушилась следующая волна, и у меня возникло ощущение, что царь Нептун, оглушив корабль, приблизился, чтобы окончательно вышибить из него дерьмо. Тут я изменил мнение и решил, что лучше мне, наверное, оставаться там, где я есть.
Ох, думал я, ну вот и все, значит. Не только для меня, но и для всей команды и Луция Домиция. Очень глупо получилось. В конце концов, мы же нашли сокровища Дидоны и каждый из нас был теперь официально богат: не просто хорошо устроен в жизни, но богат на самый серьезный, римско-сенаторский манер. Совершенно дурацкий способ вести дела, думал я. Зачем входить во все эти сложности, позволить нам нам найти золото, а спустя пять минут спускать нас в толчок? И ведь боги через это не могли даже послать человечеству красноречивое предостережение против гордыни, алчности и суетной погони за мирскими благами, поскольку единственными, кто его получил, были мы сами. Все это было очень хорошо, но для всего есть время и место, а мне надо было срочно куда-то плыть. Главное — правильно расставить приоритеты. Я выплюнул примерно два бурдюка моря, ранее мной проглоченные. Затем, не забывая лягаться по-лягушачьи, чтобы не утонуть, я оглянулся кругом на то случай, если поблизости плавает что-нибудь, за что можно держаться — обломок мачты, доска или что угодно еще. Куда там — и я уже собирался сдаться (потому что руки и ноги так устали, что я не мог больше шевелить ими даже ради спасения жизни, буквально), когда что-то ударило меня по затылку и я снова оказался под водой.
Удивительно — даже когда считаешь, что полностью вымотан, обнаруживаешь, что способен еще на одно маленькое усилие. Я выцарапался наверх и прямо рядом с собой обнаружил то, что ожидал увидеть в этой ситуации меньше всего: гроб.
Шестнадцать
У
Что-то в вихляниях гроба подсказало мне, что двоих ему не унести, так что поддел труп под плечи и ребра и выкинул за борт. Он, благослови его боги, ушел спокойно, не оставив ничего, кроме нескольких пальцев и обрывки бинтов, так что я устроился в своем прекрасном ковчеге кедрового дерева и с невероятной силой блеванул через борт.
Насчет этого гроба. Наверное, мне не нужно вам объяснять, что запаковывать людей в ящики для путешествия на Ту Сторону — это не римский и не греческий обычай. Наоборот, мы предпочитаем готовить наших покойников на огне, а не пересылаем их сырыми. Но другие народы смотрят на эти вещи иначе, и я считаю, даже и хорошо, что мы такие разные. В общем, этот самый гроб оказался изумительной вещью, когда у меня наконец дошли руки его осмотреть. Для начала, он был расписан изнутри и снаружи, а местами на нем встречались заплатки из листового золота, размером примерно с мою ладонь. Кто бы его не изготовил, это был чертовски хороший плотник: доски прекрасно подогнаны — достаточно плотно, чтобы он не пропускал воду. Более того, дно у него было слегка скруглено, что превращало его в идеальное судно для неспокойных вод, гораздо лучше приспособленное для скольжения по волнам, чем наш бедный плоскодонный зерновоз. На одной стороне можно было разглядеть следы петель, так что я подумал, что у него была крышка и он открывался, как шкатулка с драгоценностями. Я рассказываю это только потому, что видел нечто подобное раньше, когда мы с Луцием Домицием были в Галикарнасе. В одном из местных храмов мы наткнулись на такой же точно гроб, установленный на козлах. Это был настоящий шедевр — крышка вырезана в форме человеческого тела с головой, увенчанной огромным париком, лицом и всем прочим. Тот галикарнасский гроб тоже был расписан и позолочен; и вроде бы кто-то говорил мне, что он прибыл из Египта — его доставил в Азию персидский наместник сотни лет назад; он похитил его из царской гробницы вместе с целой кучей золота и драгоценных камней. Он собирался увезти его в Персию после окончания срока своей службы, но умер, а семья решила оставить гроб там. В общем, я думал, что мой гроб тоже был египетский. Не спрашивайте, как он оказался в море, потому что я не имею ни малейшего представления. И, честно говоря, не очень интересуюсь. Я просто благодарен ему за то, что мы встретились, когда я более всего в нем нуждался; и если это египетского царя я выкинул в море, то и ему я благодарен и надеюсь, что он счастлив там, куда отправляются египетские цари, потому что он оказал мне добрую услугу.
Ну, в краткосрочной перспективе одна из моих проблем оказалась решена. Несмотря на это, я по-прежнему находился в глубокой заднице, как мне представлялось. Действительно, я выбрался из воды, но меня несло штормом в маленьком деревянном ящике, прыгающем вверх и вниз по верхушкам огромных волн, вода была со всех сторон, а ближайшая земля находилась в неопределенном направлении и очень далеко. Я все еще был обречен неминуемой смерти, с какой стороны не посмотри, и самое лучше, что можно было сказать о моем положении — это что я смогу наслаждаться привилегией перейти в мир иной стильно, на транспорте, единственно подобающим и идеально подходящим для царей — если проклятая штуковина не перевернется и не протечет, конечно. Вероятно, это должно было меня подбодрить, но представьте себе — ничего подобного.
В пользу плаванья в гробу в самом сердце ужасного шторма можно сказать одно — это занятие не требует особых навыков. Делать ничего не надо, в основном потому, что ничего и не поделаешь; если очень хочется, можно скрючиться на дне и молиться. Буду с вами честен: я не слишком религиозен. Сдается мне, что бог, который извлекает удовольствие из страданий такого жалкого мелкого засранца как я, не из тех типов, которые прекратят только потому, что я об этом вежливо попрошу; и я никогда не был достаточно богат, чтобы иметь возможность подкупить богов дарами, жертвоприношениями, статуями и все таким прочим. Конечно, вы можете сказать, что именно поэтому-то я и оказался на пороге неминуемой смерти; но можно ведь посмотреть и с другой стороны и сказать, что именно поэтому я и оказываюсь то и дело на пороге неминуемой смерти, а потом иду дальше — в зависимости от того, верите ли вы в готовность богов целыми днями выслушивать нытье смертных. В общем, исходя из того, что все, что я сделаю, скорее всего обернется против меня, я лег на спину, закрыл глаза и стал ждать развития событий.
Я ждал очень долго и никакого удовольствия от этого не получил, но в конце концов у меня сложилось впечатление, что прыжки и нырки стали далеко не такие глубокие и высокие, как были, так что я рискнул открыть глаза и оглядеться.
Увидел я звезды. Это, наверное, было хорошо, потому что если видно звезды, есть вероятность, что шторм кончился. Я опять закрыл глаза, и — хотите верьте, хотите нет — провалился в сон, несмотря ни на что, потому что когда я снова открыл их, то обнаружил, что смотрю в безоблачное синее небо и слышу плеск волн о скалы.