Песенка для Нерона
Шрифт:
Это было и хорошо, и плохо. Посреди моря скал не бывает, только близко к земле. С другой стороны, скалы ужасно скверно ведут себя с лодками — и скорее всего, с гробами тоже. Помню, я подумал: было бы страшно жалко пройти весь этот путь — десять лет странствовать в компании римского императора, отыскать сокровища Дидоны, быть чудесным образом спасенным каким-то богом из водной могилы при помощи гроба — только для того, чтобы оказаться размолотым в фарш на скалах. Любой дурак мог бы это сделать, минуя все предварительные стадии.
Пытались когда-нибудь управлять дрейфующим гробом? Это непросто. Все, что вы можете — это грести руками, и толку с этого столько, что можно и не стараться. Скалы я видел совершенно отчетливо. Они образовывали риф (думаю, я выбрал правильное слово) вокруг острова, и я мчался прямо на них со страшной скоростью. Скверно. За скалами,
Это что касается идеи покинуть гроб; что же до второй части, а именно передвижения вплавь, то здесь замысел оказался чуточку слишком амбициозным. Я лягался и черпал воду руками изо всех сил, но это, казалось, ни на что не влияло — меня по-прежнему несло прямо на уродскую скалу. Я уже оставил надежду, когда увидел, как она вздымается прямо предо мной и вдруг отшатывается влево — иными словами, меня пронесло мимо.
Это было прекрасно, совершенно чудесно, если не считать того, что я направлялся к следующей скале, стоящей прямо за первой и еще более уродливой. Мне конец, подумал я, но каким-то образом ухитрился отклонить ее в сторону кончиками пальцев, так что скорее проехался по касательной, а не врезался в нее плашмя. Тут у меня возникла очередная блестящая идея, и я ухватился за каменный клык, торчащий из скалы сбоку. Мне удалось зацепиться, а потом подтянуться и встать на него обеими ногами, выбравшись из воды.
И вот я стою на волноломе в кольце белой пены и жутких злобных волн. В некотором смысле это означало, что я снова на суше; но я не мог отвернуться от того факта, что мое новое владение, императором и единственным повелителем которого я являюсь, несколько меньше моей собственной задницы, и потому нет особого смысла здесь обживаться, возводить город, изобретать идеальную конституцию и издавать декреты. Не то, чтобы мне оставили много времени на все это, потому что в следующее мгновение другая волна смыла меня с моей скалы.
Так закончилось мое правление в качестве царя собственного островка, которое оказалось таким коротким, что я, наверное, побил рекорд Отона.
Это привело меня обратно в воду, но по каким-то причинам, о которых я могу только гадать
(это если предположить, что я собирался о них гадать, а это не так), течение с этой стороны скал было далеко не таким яростным, как с другой. Я поплыл, как оглашенный, и обнаружил, что я действительно двигаюсь вперед, наперерез течению. Оно все еще увлекало меня в общем направлении утеса, но на каждые четыре шага в ту сторону я продвигался где-то на три шага в нужном направлении. Так что я продолжал грести, хотя уже не чувствовал ни рук, ни ног, и в результате миновал утес и увидел узкий язык гальки, высунувшийся между двух скал самого зловещего вида. Тут я перестал грести, потому что течение усилилось, но это было не страшно — волны несли меня к галечной полосе, куда я так и так целился. Я говорил себе: как только я доберусь до этого берега, все мои проблемы останутся позади. Я чертовски заблуждался, конечно. Море вынесло меня на берег, но тут же принялось стаскивать обратно. Это было ужасно, поскольку... ну, доводилось ли вам видеть, как плотник наводит последний лоск на деревянное изделие, шоркая его куском акульей шкуры? Так вот, могу вам заявить, что это очень больно.
Одежду с меня мгновенно содрало, а я понял, что противоток не только утащит меня назад, но еще и сточит о гальку до самых костей. Эта мысль не привела меня в восторг, и когда меня поволокло назад, я вцепился в щебень пальцами рук и ног и попытался подтянуться. В результате я на секунду превратился в человека-грабли, которыми разравнивают гравий на берегу. Затем сила отлива чуть ослабла и я понял, что это мой первый и последний шанс. Я почесал вверх по берегу на четырех костях, пытаясь обогнать прилив, и ухитрился покрыть так шесть-восемь шагов, прежде чем волна опять потащила меня назад. В этот момент я снова превратился в грабли и все повторилось сначала; и еще раз, и еще, и каждый раз хватка моря чуть ослабевала — и в какой-то момент
Но тогда это требовало слишком много усилий и сулило слишком много боли. Вместо этого я преодолел на рачий манер еще шагов тридцать, прежде чем силы оставили меня, и если хотите знать мое мнение, то это было само по себе неслабое достижение. Может, с Подвигами Геракла и не сравнить, и наверное, оно бы не вдохновило Луция Домиция и его собратьев-поэтов на эпическую поэму в двадцати томах, но для маленького крысолицего грека, у которого не было особых причины так яростно бороться за жизнь, это было что-то. А затем, спросите вы, на что я употребил свободу, за которую сражался так упорно? Что сделал я, вырвавшись из хватки Нептуна и еще раз обдурив Паромщика? Что ж, я отвечу — я заснул, где упал мордой в гравий.
Понятия не имею, как долго я был в отключке. Помню, что когда очнулся, начало темнеть, а разбудила меня жуткая боль во всем теле, за исключением, может быть, волос. Я бы все отдал, чтобы снова заснуть, но ничего не вышло; все равно как если бы в свой девятнадцатый день рождения я захотел снова стать восемнадцатилетним. Так что я напрягся и подтянул колени под себя, пытаясь встать. Бесполезно; ноги не желали выпрямляться, тело внезапно стало страшно тяжелым, и я медленно завалился вперед, как старое здание. Я немного отдохнул, прежде чем предпринять вторую попытку — не слишком долго, на тот случай, если море вдруг передумает и вернется за мной. Кроме того, мне пришло в голову, что если уж я решил пожить еще немного, стоило бы убраться отсюда, пока не стало совсем темно. С четвертой попытки мне удалось встать и остаться стоять; затем я шагнул раз, и другой, и третий.
Это был не утес, как на той стороне. Это был узкий мыс, на котором утес стоял, пока в какой-то момент не разрушился и не рухнул в море, оставив по себе беспорядочную груду здоровенных валунов. Перебираться через них можно было только постепенно, по камню за раз, как будто покоряешь целую гряду крохотных гор.
Когда наступила тьма, я все еще был там, и выбираться пришлось на ощупь. В конце концов, однако, я ощутил под пальцами не камень, а траву, в одностороннем порядке заявил о покорении горы и снова отрубился. В следующий раз меня встретил жаркий солнечный свет и невероятно горластые птицы.
Итак, я оказался одинокий и обнаженный на незнакомом пустынном берегу, примерно как какая-то знаменитость — только имя этого козла я никак не мог вспомнить. Я сказал «обнаженным» — это небольшое преувеличение. Мои одежды были изрезаны в клочья, до такой степени, что называться одеждами больше не могли, но на мне по-прежнему был пояс. Я бы не стал утомлять вас этими мелкими деталями, да только — возможно, надо было упомянуть об этом раньше — когда мы еще копались в пещере под храмом, выгребая наружу сокровища, мой верный кожаный пояс, который служил верой и правдой двенадцать или даже больше лет, составлял мне компанию во всех приключениях (каталажки, кувшины из-под масла, камеры смертников и прочая) наконец испустил дух и развалился на части. Ну, человеку надо чем-то подпоясывать рубашку, чтобы она не хлопала на ветру, а в куче сокровищ как раз обнаружился довольно вульгарный, безвкусный пояс, собранный целиком из золотых звеньев — пластинок толщиной с мизинец, украшенных драгоценными камнями. Ну, нищебродам ли привередничать? Пояс мне и в самом деле был нужен, так что я обернул его мешковиной, чтобы не звякал, и застегнул на себе (идеально подошел, кстати); наверное, я подзабыл про него, потому что вместо того, чтобы оставить с прочими сокровищами в пещере на тайном острове капитана, я вроде как оставил его при себе. Пожалуйста, не надо смотреть на это как на бесчестный поступок, как будто я намеревался скрысить этот пояс у моих новых друзей — разве я способен на что-то подобное, я вас спрашиваю? Нет, это был добросовестный недосмотр. Серьезно. В общем, после всего единственным уцелевшим предметом одежды оказался этот дурацкий пояс из золота и драгоценных камней, по стоимости едва ли равный ферме среднего размера — ну, может быть, маленькой латифундии. Тем не менее человек с занозой в заднице богаче человека вообще без всего, как говаривала моя старушка-матушка. Я завернул пояс в обрывки туники, чтобы не брякал, выбрал случайное направление и отправился в путь.