Песенка для Нерона
Шрифт:
Я залез на сеновал Декситея и попытался заснуть, но куда там — я лежал без сна и не мог понять, что происходит. Задолго до рассвета, когда поднимаются только углежоги и профессиональные присяжные, я мерил шагами рыночную площадь. Я все еще был там, когда стали прибывать телеги фермеров, потом рыба, потом первая волна покупателей, потом пекари и колбасники; все афинские ремесла выходили на свои посты вокруг меня, кроме ленивых, ни к чему негодных, хрен-с-ней-с-работой-еще-поваляюсь наемных музыкантов. Эти начали собираться только где-то к середине утра, и то по капле, как остатки разбитой армии. Я подумывал схватить первого попавшего
Затем кто-то хлопнул меня по плечу и хорошо знакомый голос (у меня отличная память на голоса, как у Эвриклида на лица) произнес:
— Гален?
Есть такая сказка, уверен, вы ее знаете. Орфей, величайший из когда-либо живших на земле музыкантов, спустился в Аид, чтобы вернуть мертвую жену. Царь Плутон велел ему проваливать на хрен, мертвые не возвращаются, таковы правила; но Орфей заиграл на арфе и музыка его была так чудесна, что в конце концов Плутон сказал: ладно, можешь забирать ее, но при одном условии. Ты пойдешь к свету первым, а я отправлю ее следом — она будет идти прямо за тобой.
Но что бы ты ни делал, что бы ни слышал — не оборачивайся на нее, пока вы не окажетесь наверху, потому что если ты обернешься, она останется здесь навеки. Орфей пошел прочь и в ушах его звучал голос жены, зовущей его по имени: Орфей, Орфей; но он знал, что царь мертвых шуток не шутит и как сказал, так и сделает, и потому не оборачивался, а знай себе переставлял ноги. А голос все звал из-за спины: Орфей, ты ли это? посмотри на меня; и он знал, что это ее голос, который звучал у него в голове с того дня, как она умерла и покинула его, с того дня, как она умерла, а он остался жить, потому что поплыл к берегу, а боги послали ему плавучий гроб в помощь... погодите, я перепутал легенды, это произошло с кем-то другим — с Одисеем или еще кем-то. В общем, Орфей почти дошел. Он уже видел берег Реки и лодку Перевозчика, прыгающую на волнах, как плавучий гроб, а еще дальше — свет, но тут голос опять позвал его: Орфей; и он, не подумав, обернулся, увидел ее лицо и тут же понял, что натворил... я обернулся. Это был Луций Домиций.
Девятнадцать
— Гален? — повторил он. — Какого черта ты здесь делаешь?
Он сказал это по-гречески, но как тоном римлянина, который спустился во внутренний дворик виллы, чтобы позавтракать, и обнаружил под столиком грязного старого бродягу. Я подумал: вот это наглость, звучит так, будто этот город принадлежит ему (и тут же сообразил, что в принципе так и есть, хотя с точки зрения закона это и спорный вопрос).
Так или иначе, я вытаращился на него.
— Я думал, ты погиб, — сказал я.
— Кто, я? Нет.
На нем была довольно новая туника — хорошего качества аттическая шерсть — и весьма элегантные сандалии, получше, чем у меня; подмышкой он держал симпатичную маленькую лиру с резной рамой. Он выглядел не так, как в старые дни — заметно упитаннее, без мешков под глазами, да и жилистость — следствие недоедания и постоянных упражнений на свежем воздухе — куда-то пропала. Загар уже начал выцветать — кожа еще не отличалась оттенком дохлой рыбы, характерным для городских господ, но за сборщика винограда его было уже никак не принять.
И он морщился, будто я был испорченной устрицей, угодившей в его салат.
— Ты, кажется, в порядке, — добавил он таким тоном, будто я сделал что-то не так, причем безо всяких причин.
— У меня все отлично, — сказал я. — Слушай, мы можем отойти и поговорить, чтобы не точать тут посреди улицы?
— Чего? А, да, наверное. Но времени у меня немного. По идее, мы тут заказчиков ждем.
Однако прежде чем мы смогли куда-нибудь пойти, подошел другой музыкант.
— Доброе утро, Нарцисс, — сказал он. — Кто этот фермер?
Это его нынешнее вымышленное имя, догадался я — Нарцисс. Под фермером, предполагаю, он имел в виду меня.
— О, просто родственник, — смущенно ответил Луций Домиций. — Слушай, мы заскочим тут в заведение на той стороне, это ненадолго. Если тот мужик подойдет в мое отсутствие...
Музыкант кивнул. Он был высокий, стройный, но не тощий, с длинной черной бородой, чуть-чуть не хватает до пятидесяти.
— Не беспокойся, я замолвлю за тебя словечко. Но ты, по возможности, не задерживайся, работа обещает быть знатной.
— Кто это был? — прошептал я, пока мы шли через площадь к винной лавке.
— О, один мой друг, — сказал он, будто защищаясь. — Мы работаем месте. Он играет на флейте.
Ну что ж, прекрасно, подумал я, это все объясняет. Я заказал полкувшина разведенного и две чаши. Нести его не торопились, но таковы уж Афины.
— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал он, прежде чем я успел открыть рот. — Что ты делаешь в Афинах?
Я ничего подобного не ожидал.
— Я здесь живу, — сказал я.
Он нахмурился.
— Что, здесь, в городе?
— Нет, в Филе, на ферме дедушки. Я ею владею.
Выражение его лица ясно говорило, чтобы я врал, да не завирался.
— Но я думал, что твой дед давно умер, — сказал он.
— Так и есть, умер.
— И оставил ферму твоим двоюродным братьям. Вам ничего не досталось.
— Совершенно верно. Но двоюродные братья тоже умерли. Я купил ее.
Он был потрясен.
— Купил? — переспросил он. — И откуда же, блин, ты взял столько денег?
Нет чтобы спросить, например, как я уцелел в кораблекрушении или что еще. Нет, его интересовало, какое отношение такой оборванец, как я, может иметь к деньгам. Очаровательно.
Но я был не в настроении затевать свару.
— У царицы Дидоны, — сказал я.
— Чего? Ты что, вернулся туда и забрал сокровище?
Я ухмыльнулся.
— Боже упаси, — сказал я. — Мне удалось прихватить кое-что во время погрузки. Ты не поверишь, что со мной происходило с тех пор, как...
— Но теперь ты фермер, так? Ты завязал с воровством, честно?