Песенный мастер
Шрифт:
Для Анссета уже было приготовлено место. Было решено, что он сражу же начнет учить. И это означало, что голос его будет петь целый день, он будет ведущим в песнях на большом дворе, будет звучать вечерами с башни. Это означало, что когда-нибудь Анссет станет Песенным Мастером, возможно, даже в Высоком Зале.
У Онна было время привыкнуть к краху всех этих планов. Но теперь, когда он медленно спускался по ступеням, он слышал глухой звук своих шагов по камню, поскольку все еще носил дорожную обувь. Неподходящий путешественник возвращается, подумал он. В своем воображении он услышал последнюю песню Анссета, что звучала
6
Анссет пребывал в Вавилоне уже неделю, когда он потерялся.
Слишком долго он жил во дворце. И ему не приходило в голову, что он не знает дороги.
Вообще-то, он чуть ли не сразу сориентировался в планировке здания управления Землей, которое в течение двух недель делил с уходящим управляющим, пытающимся познакомить его с персоналом, работой и насущными проблемами. Дела скучные, но в эти дни Анссет и тосковал по скуке. Она позволяла ему забыть о себе. Значительно легче было без остатка погрузиться в правительственных заботах.
Формально, у него не было соответствующей подготовки. Но неформально — у него имелась самая лучшая подготовка на свете. Долгие часы выслушивания откровений Майкела и Рикторса, рассказы о предпринимаемых ими решениях. Его память сделалась свалкой имперских проблем; никакая проблема планеты не могла застать его врасплох.
Но иногда его оставляли одного. Возможности усвоения знаний ограничены, и хотя Анссет знал, что ему нечего стыдиться собственных методик обучения, он болезненно воспринимал тот факт, что все считают его ребенком. Он был малорослым, да и голос его, благодаря лекарствам Певческого Дома, почти не изменился. Потому к нему относились как к малышу, излишне опекая.
— Я могу сделать больше, — сказал он однажды, когда они покончили с делами перед закатом.
— На сегодня хватит, — возразил на это министр образования. — Мне приказали закончить до четырех, а уже почти пять. Ты замечательно справляешься.
И тут до министра дошло, что он относится к ученику с превосходством, он еще попытался как-то исправиться, затем махнул рукой и вышел.
Оставленный самому себе, Анссет подошел к окну и выглянул наружу.
В других комнатах были балконы, а эта выходила на запад. Солнце заходило над зданиями, возведенными на тонких столбах, чтобы не портить земли, поросшей густой травой. Анссет увидел птицу, взмывающую из травы, увидел крупное млекопитающее, бродящее под домами и направляющееся, по-видимому, на восток, в сторону реки.
Мальчику захотелось выйти наружу.
Понятное дело, никто наружу не выходил, не при такой погоде. Через несколько месяцев, когда Евфрат разольется, и вода покроет равнину от края до края, прогулочные лодки будут проплывать между домами, осторожно обминая гиппопотамов, в то время как государственная работа будет кипеть в бетонных коробках, заякоренных в камне словно цапли, не обращающие внимания на течения, поскольку лапы их глубоко погружены в ил.
Сейчас же равнина принадлежала животным.
Но все двери под пальцами Анссета отворялись, все кнопки, на которые он нажимал, действовали. Поэтому он спустился лифтом на самый нижний уровень, а потом шел и шел, пока не нашел грузовой подъемник. Вошел, нажал на единственную
Дверь открылась, и Анссет вышел на траву. Вечер был жарким, но под зданиями дул легкий ветерок. Воздух здесь пах совсем не так, как на берегах Сасквеханны, но вполне приятно, хотя мальчик чувствовал в нем резкий животный запах.
Лифт высадил его в самом центре пространства под домом. Солнце как раз показалось в щели между землей и другим зданием на западе; тень Анссета, казалось, растянулась на километр к востоку.
Только лучше всех видов и запахов были звуки. Вдали Анссет слышал рычание какого-то могучего хищника; значительно ближе кричали птицы, их голоса были более дикими, чем чирикание птичек в Восточной Америке. Анссет был настолько очарован красотой этих новых звуков, что даже и не заметил, как подъемник исчез, пока не повернулся за какой-то птицей и не открыл пустоты за спиной. Не только кабина, но и вся шахта поднялись вверх, и она как раз возвращалась на место — металлический квадрат высоко над головой, в полу первого этажа.
Анссет понятия не имел, как вызвать лифт назад. Через минуту он почувствовал страх. Потом, скривившись, подумал, что люди вскоре обнаружат его отсутствие и придут его искать. Ведь его все время спрашивали, не нужно ли чего, чуть ли не каждые десять минут.
Раз уж он освободился от людей, раз уже стоял здесь, в траве, с ушами, наполненными новой музыкой, нужно было как можно лучше этим воспользоваться. Здания тянулись в бесконечность к востоку; на западе всего лишь два дома отделяли его от открытой равнины. Поэтому, он пошел на запад.
Никогда в жизни не видел он столько открытого пространства. Правда, равнина была усеяна деревьями, так что, если бросить взглядом достаточно далеко, деревья образовывали тонкую зеленую линию, определявшую границу мира, прежде чем исчезнуть за кривизной горизонта. Зато небо казалось огромным, птицы исчезали в нем так легко, такие маленькие на фоне ослепительной синевы.
Анссет пытался представить равнину, залитую водой, деревья, храбро высящиеся над ее поверхностью, чтобы отправившиеся на прогулку могли привязать лодки к веткам и устраивать пикники в тени. Эта страна была безжалостно плоской — ни единой возвышенности. Анссет размышлял над тем, а что же делали тогда животные. Наверняка, мигрировали, пришел он к выводу, хотя, какое-то время, внутренним взором видел, как охранники сгоняют их в стада и перевозят в безопасное место. Гигантская эвакуация: человек, защищающий природу, древние роли менялись местами. Но так происходило лишь здесь, в громадном Имперском Парке Животных Видов, тянущемся от Средиземного и Эгейского морей вплоть до Олины Инда. Здесь мертвую землю вернули к жизни, и только Вавилон и немногочисленные туристические центры вторглись в воскрешенное царство зверей.
Когда солнце коснулось горизонта, птичьи голоса чуть ли не обезумели, много новых птиц тоже подняло крик. На закате все животные проявляют усиленную активность: одни ищут последнюю добычу перед наступлением ночи, другие же выходят на охоту после проведенного во сне дня.
Песня наполнила Анссета покоем. Он думал, что никогда уже ее не услышит.
Напряжение, которого ранее даже не замечал, постепенно спадало с него, мышцы расслаблялись. Чуть ли не инстинктивно Анссет открыл рот, чтобы запеть. Чуть ли не.