Пеший город
Шрифт:
Птицы заполнили улицу, и теперь Говорунчика никто не смог бы обвинить, что он написал неправду. Огромная толпа шла за Соловьем, и из тысячи сердец рвались крики которые пока еще не могли вырваться наружу.
Солдат Канарей бросился наперерез процессии.
— Стойте! крикнул он. — Не дадим Соловья! Птицы! Что же вы, птицы!
Канарей раскинул крылья, чтобы перегородить улицу, но она была слишком широка. Кто-то из конвойных отбросил его с дороги, и солдат Канарей упал замертво.
Процессия остановилась. Все смотрели на маленького солдата, который погиб, даже не успев использовать своего отпуска.
И тут грянули трубы: Нет, нельзя же молчать без конца Ради жизни ничтожной своей! Птицы, птицы, откройте глаза, Ведь уходит от вас Соловей! Птицы, слушайте эти слова, Выходите на свет из темниц! Ваше счастье — не птичьи права, А права настоящие птиц!— Бей их! Клюй! — крикнул Жаворонок и бросился на Кондора.
Кондор шевельнул крылом, и Жаворонок отлетел в сторону.
И тогда появился дворник Орел. В нем трудно было узнать хорошо всем знакомого старого доброго дворника.
— Хватит! Будет терпеть! — сказал Орел и подмял под себя Кондора.
Индюк и другие
— Наша взяла! Наша взяла! — кричали надежные ребята Зяблик и Сорокопут.
Птицы шли на дворец. Они шли, твердо печатая шаг, как будто всю жизнь прослужили в пехоте, но при этом так широко размахивали крыльями, что, казалось, вот-вот они полетят.
Привратник Попугай провожал взглядом толпу и, как зачарованный, повторял еще одну полюбившуюся фразу.
— Будет терпеть!
И столько в его голосе было гнева и решимости — ровно столько, сколько было в голосе у Орла, до того точно Попугай воспроизводил услышанное.
Говорунчик-Завирушка опять стал записывать. Кажется, эти события все же пригодятся для газеты. «Птицы шли на бывший дворец, — писал он, — они шли в едином строю, твердо печатая шаг, и к ним присоединялись все новые и новые птицы…»
На балкон дворца вывалился Пешеход № 1.
— А я думал, думал… Думал, думал… — сказал Индюк и свалился с балкона.
— Застарелая болезнь, — диагностировал Грач. — Хроническая боязнь высоты, закончившаяся летальным исходом.
Но Индюк встал и пошел. Он не выносил ничего летального, как и летательного.
Птицы шли на дворец. У них будто выросли крылья.
У парадного входа в позе швейцара стоял преподобный Каплун.
— Пожалуйте, дорогие гости, милости прошу!
При этом у Каплуна был такой вид, будто он и впрямь просил милостыню.
— Ты, папаша, постой здесь, посторожи общественное добро, — попросил его сапожный мастер.
— Я посторожу, — пообещал Каплун и добавил, уже осваиваясь с новой должностью: — Вы не сумлевайтесь.
В Птичьем городе начиналась новая жизнь. Птицы поднимали головы, широко распрямляли крылья.
— Наша взяла! Наша взяла! — кричали Зяблик и Сорокопут.
И — другие
День полета. Сегодня день полета. Птицы выходят из домов, протирают глаза и сразу вспоминают, что сегодня у них особенный день. Сегодня они полетят. Непривычно, немного страшно, но никому не хочется оставаться на земле.
— У меня не слишком короткая стрижка? — спрашивает Трясогузка у Пустельги. — Сейчас это модно, но не трудно ли будет летать?
Нет, Трясогузка не изменила своего отношения к Пустельге, но теперь у них появилось кое-что общее. Этот солдат Пустельги вместе с Трясогузкиным Зябликом были там, а дружба, рожденная в огне, говорит Зяблик, это самая крепкая дружба. Правда, солдат погиб, но ведь и Зяблику не так просто досталась победа. Он простудился тогда в холодной дворницкой и мог бы пролежать целый день, если б не его беспокойный характер… Кстати, а где Пеночка-Пересмешка? Ее Сокол тоже там был, так что Пеночка имеет право на их общество.
Зяблик и Сорокопут тоже готовятся к полету:
— Как вы делаете крыльями? Так, потом вот так, а потом… вы уверены, что потом надо так, а не так?
— Мне кажется, что уверен, хотя определенно не могу вам сказать. Вернее, могу, но не определенно…
— Приготовиться! — звучит команда Сокола.
Птицы замерли. («Тише! Тише! Вы слышите — приготовиться!», «Да не теснитесь вы, крылья нельзя поднять!»).
— Небо!
Первым взмыл Сокол. Он рассек крыльями воздух, оттолкнулся от земли и стал набирать высоту, быстро и уверенно.
За ним поднялся Орел. Старый дворник легко работал натруженными крыльями, которыми столько лет подметал мостовую, и только теперь все заметили, какие у него красивые, сильные крылья. Где-то высоко-высоко Орел настиг Сокола, и они полетели рядом, крыло к крылу.
Взлетел Соловей — и сразу пропал из виду. То ли потому, что быстро летел, то ли потому, что был маленький и издали его трудно было увидеть.
Вслед за Соловьем взмыл Жаворонок — взмыл и остановился посреди неба, словно любуясь дорогами, которые проложил на земле.
Плотник Скворец, сапожник Шилохвост… Птицы одна за другой покидали землю…
Вот полетела Пеночка-Пересмешка. Она очень быстро, почти незаметно двигает крыльями, и ныряет, и плещется в воздухе — наконец-то Пеночка попала в свою стихию!
Трясогузка летит вместе с Зябликом. Сразу даже не различишь, где он, где она. Вот это настоящая пара!
И старый Деряба, который обычно валялся на земле, [9] на этот раз попытался подняться. Он взмахнул крыльями и устремился вверх — головой, крыльями, ногами. Вот сейчас он доберется до неба, сейчас встретится с ним…
9
Он так пьет, так пьет, на каждом шагу пьяный валяется! (Прим. Дятлихи)