Пешка в чужой игре
Шрифт:
– Вполне возможно.
– Товарищ генерал, а может, есть возможность отпустить Ермакова до суда под подписку? У него невеста беременная...
– Нет, не могу я взять на себя такую ответственность, дело Мосторга на контроле там, - сказал генерал и указал пальцем в потолок.
– Андропов сказал, что воры должны сидеть в тюрьме.
– Вообще-то, это сказал Жеглов в романе братьев Вайнеров "Эра милосердия", - усмехнулся следователь.
– Не умничай, полковник, - нахмурился генерал.
– Иди и занимайся делом.
ГЛАВА ПЯТАЯ. В СИЗО "МАТРОССКАЯ ТИШИНА".
– Суки продажные, высосали из пальца восемь лет! – негодовал Виктор в зале суда, после оглашения приговора. – За что!? Может мне кто-нибудь ответит!?
Но крик его души так и остался без ответа. Конвоиры молча надели на него наручники и так же молча вывели из зала суда.
– Ничего, - процедил Виктор сквозь стиснутые зубы. – Я обязательно вернусь и спрошу сполна со всех, кто затеял и исполнил весь этот спектакль.
..."Воронок" медленно въехал на территорию СИЗО и массивные железные ворота тут же за ним закрылись.
– Откуда и за что к нам пожаловал этот красавец? – спросил дежурный помощник начальника СИЗО, с погонами капитана на широких плечах.
– Здесь всё о нём написано, - сказал сопровождающий, протянув капитану папку с бумагами. – Распишитесь в получении.
– Взяточник, - заглянув в сопроводительные документы, презрительно усмехнулся капитан. Из всех, кого привозили в СИЗО, он больше всего презирал взяточников. – А я ещё подумал, откуда у тебя, в наш век дефицита, такие шмутки? Куртка из натуральной кожи, кроссовки и костюмчик фирмы «Адидас»...
– Кто носит фирму «Адидас», тому любая баба даст. Слетай за границу и у тебя такие вещи будут.
– Так ты ещё и по заграницам ходок? – начал наливаться злобой капитан, для которого поездка за границу, была несбыточной мечтой.
– Неоднократно, - усмехнулся Виктор, с интересом наблюдя за тем, как выходит из себя капитан. – Надеюсь, что ещё побываю.
– Может и побываешь, только после того, как отсидишь восемь лет, которые тебе отвесили, – засмеялся капитан.
– А вообще, вряд ли тебя пустят за границу после отсидки. Сейчас тебя определят в гостиничный номер нашего отеля, и у тебя появится отличная возможность сравнить и оценить комфортабельность наших номеров, с номерами заграничных гостиниц.
– Хорошо, я посмотрю, - равнодушно пожал плечами Виктор, для которого вопрос загранпоездок был совершенно не важен, тем более, что за границей он никогда не был, если не считать Афганистан...
...Виктор, в сопровождении пожилого прапорщика, молча шёл по длинному, выкрашенному в тёмнозелёный цвет, коридору.
– Стой! Лицом к стене! – приказал прапорщик и забренчал связкой ключей. Через мгновение тяжёлая, оббитая железом дверь, отворилась.
– Заходи, - сказал надзиратель и чуть подтолкнул Виктора вперёд.
– Руки не распускай, - тихо, но внятно сказал Виктор и глаза его при этом недобро сверкнули.
– Молчать, - повысил голос надзиратель. – В карцер захотел?
Виктор хотел было ответить надзирателю, но за ним уже захлопнули дверь.
В нос ударил резкий специфический запах, которым стойко пропитались не только постельные принадлежности, одежда, но и стены камеры: запах пота, хлорки, несвежего белья, испражнений. Осмотревшись вокруг, Виктор увидел двухярусные, похожие на солдатские, койки. Только вместо сеток, лежаки были сварены из стальных полос. В центре стол и две скамьи, в углу что-то похожее на шкаф с ячейками, где хранились пайки хлеба и другие продукты арестантов. В противоположном углу, отгороженном метровым каменным барьером, расположились унитаз и умывальник. За столом четверо играли в домино, ещё несколько человек просто сидели и молча наблюдали за игрой и ждали своей очереди взять в руки костяшки. Остальные сидели или лежали на койках. Как входить в камеру и как прописываться, Виктор уже знал. Полгода, проведённые на Лубянке кое-чему его научил. Один из сидельцев, рябой, огромный, как трёхстворчатый шкаф, парень, вышел на середину камеры и стал пристальным, тяжёлым взглядом разглядывать новичка.
"Такого, если придётся, надо кувалдой «гасить»", - подумал Виктор и улыбнулся своим мыслям. Он тоже был не мелкого калибра, но рябой смотрелся гораздо мощнее и, случись драка, большинство сделали бы ставки на рябого.
– Чего лыбишься? – начал «гнать жуть» на новичка рябой.
– Откуда ты такой красивый и богатый к нам залетел? Какой масти?
– Москвич. Зовут Виктором.
– А ты случайно не "петух"? Вон у тебя какое разноцветное оперенье: «куртяк» кожаный, костюмчик синий, «говнодавы» белые.
– Если я петух, то должен таких курочек, как ты, топтать, - холодно усмехнулся Виктор и, для наглядности, показал характерный жест. Взгляд его, при этом, стал злым и колючим. Он уже понял, что рябой в этой камере не главный, а обыкновенный «баклан», решивший проверить новичка на прочность.
Кто-то громко засмеялся, но через секунду, словно поперхнувшись, замолчал, и в камере воцарилась тишина. Всем стало ясно, что сейчас будет драка.
– Что ты сказал, падла? – злобно прошипел рябой и медленно двинулся на Виктора. – Я сейчас выбью твой голубой глаз, а потом в карий засажу.
– Ты своё очко побереги, - сказал Виктор и сжал пальцы в кулак.
Побелев от злости, не видя ничего перед собой, рябой кинулся в драку. Виктор презрительно усмехнулся. Он-то, как раз, видел всё: и широкий замах, и неправильную постановку ног, и открытый для удара живот, и оскаленный, с гнилыми зубами, рот...
Нырнув под левую руку рябого, Виктор коротко, как выстрелил, ударил. «Коронный» его левый апперкот, отточенный годами тренировок до автоматизма, нашёл на животе рябого ту точку, которую в боксе называют солнечное сплетение. И тут же, вложив всю ярость в удар, мощнейшим правым хуком в челюсть послал противника в глубокий нокаут. В камере наступила гнетущая тишина.