Пешка в чужой игре
Шрифт:
В камере-купе засмеялись. Все знали о чудачествах малолеток и их многочисленных «подлянах».
– Дуркуют пацаны, сигареты в красной пачке - западло, со стола пайка упала, не поднимают, колбасу не едят, - вклинился в разговор молодой этапник, который, по всей видимости, сам недавно перешёл из колонии для малолеток на «взросляк». – У них на эту тему даже стих есть:
– «Сало, масло «западло»,
Сигареты «Прима» тоже,
Колбаса на *** похожа», и так далее...
– Дети – они и в лагере дети, - усмехнулся Горби. – Наслушались рассказов о блатной романтике, напридумывали
...На вечернюю оправку в туалет первыми стали выводить женщин. Как сквозь строй проходили они по узкому коридору вагона, ловя на себе жадные, голодные взгляды истосковавшихся по женским телам, мужчин. Большинство прямо прилипли к решётчатым дверям камер-купе.
– Милая, «пульни сеанс»! – крикнул кто-то проходившей по коридору молодой женщине.
– С картинками, в натуре! Век свободы не видать! – поддержал просителя сосед по камере.
– Трусики покажи! – закричали в другой камере.
– А ещё чего показать? – не поворачивая головы, спросила женщина.
– Коблиха! Ковырялка! – звонкими голосами кричали малолетки. – Попробуешь пальчика - не захочешь потом мальчика!
– Сопли утрите, - бросила малолеткам на ходу женщина, потом снисходительно улыбнулась и, чуть замедлив шаг, подняла подол платья до пояса, оголив не только стройные ноги, но и бёдра, поражая этапников, прильнувших к решётчатым дверям камер-купе, мимо которых она проходила, белизной и размерами своих ягодиц.
Восторженный, одобрительный рёв одновременно вырвался из нескольких десятков мужских глоток.
– Что за шум? – грозным голосом спросил выскочивший из своего купе начальник конвоя с погонами старшего лейтенанта на плечах.
– Да вон, стриптиз устраивает, - кивком головы указал на женщину выводной конвоир.
– По просьбе зрителей, - добавил второй конвоир.
– Ну-ка прекрати мне здесь шоу устраивать! – заорал начальник конвоя на женщину. – Будешь безобразничать, до самого Комсомольская на оправку больше не выйдешь!
– Да ладно, гражданин начальник, пусть мужики порадуются, - засмеялась женщина. – От меня, ведь, не убудет.
– От тебя не убудет, - усмехнулся начальник конвоя. – А они сейчас начнут дрочить все разом и от качки вагон перевернётся.
Стоявшие в коридоре солдаты дружно захохотали.
– Вот гады, ещё издеваются! – закричал кто-то истошным голосом. – Сами по ночам шворют этих баб во все дырки, а нам даже «сеанс» словить не дают!
Начальник конвоя с остервенением сплюнул на пол, витиевато выругался и ушёл в своё купе.
...
– Ну, давай начинай рассказывать свой роман, а мы оценим твой талант рассказчика, - обращаясь к Сабурову, сказал Горби.
– На зонах привечают того, кто умеет хорошо "тискать романы". Можешь попасть в милость к "смотрящему" не только отряда, но и к "смотрящему" зоны. Так что, мотай это себе на ус.
Сабуров кивнул головой и тихим, но внятным голосом, начал повествование: - "Двадцать седьмого февраля 1815 года, дозорный
Как всегда, портовый лоцман тотчас же отбыл из гавани, миновав замок Иф и пристал к кораблю между мысом Моржи-он и островом Рион. Тотчас же, по обыкновению, площадка форта Святого Иоанна наполнилась любопытными, ибо в Марселе прибытие корабля всегда большое событие, особенно если этот корабль выстроен, оснащён, гружён на верфях древней Фокеи и принадлежит местному арматору. Между тем корабль приближался. Он благополучно прошёл пролив, который вулканическое сотрясение некогда образовало между островами Каласарень и Жарос, обогнул Помег и приближался под тремя марселями, кливером и контрбизанью, но так медленно и скорбно, что любопытные, невольно почуяв несчастье, спрашивали себя, чтобы такое могло с ним случиться?
Однако знатоки дела видели ясно, что если что-то и случилось, то не с самим кораблём, ибо он шёл, как полагается хорошо управляемому судну - якоря были готовы к отдаче, ватербакштаги отданы, а рядом с лоцманом, который готовился ввести "Фараон" узким входом в марсельскую гавань, стоял молодой человек, проворный и зоркий, наблюдавший за каждым движением корабля и повторяющий каждую команду лоцмана. Это был юноша лет двадцати - высокий, стройный, с красивыми чёрными глазами и чёрными, как смоль, волосами. Весь его облик дышал тем спокойствием и решимостью, какие свойственны людям, с детства привыкшим бороться с опасностью. Юношу звали Эдмон Дантес и он был первым помощником капитана корабля..."
...Затаив дыхание сидели и слушали рассказчика этапники. Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.
– Окна откройте, дышать невозможно! – раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.
Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.
Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.
Сокамерники Виктора, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:
« Чередой за вагоном вагон, С мерным стуком по рельсовой стали, Спецэтапом идёт эшелон, Из Ростова, в таёжные дали. Не печалься, любимая, За разлуку прости меня, Я вернусь раньше времени, Дорогая, клянусь! Как бы ни был мой приговор строг, Я приду на родимый порог, И тоскуя по ласкам твоим, Я в окно постучусь...»