«Пёсий двор», собачий холод. Том IV
Шрифт:
Хэр Ройш пристально изучил ногти и вздохнул, как если бы вовсе и не собирался обращаться к содержательному, но жестокий ход истории его принуждал.
— Вы зря считаете своё время бесценным, — вымолвил он наконец, — и зря считаете его градоуправческим. Мы полагаем, что вам лучше покинуть Петерберг.
Гныщевич расхохотался — без надрыва, совершенно искренне. В плече погорячело.
Ему стало вдруг совершенно ясно, что он с самого начала этого ожидал — с того ещё момента, когда Приблев приветливо отдал ему письмо. А может, со слов покойного Йорба о том, что Петербергом правят сочинители официальных
С тех пор, как За’Бэй беззлобно припомнил студентов, ходивших в Академию за знаниями и баллами.
Не могут такие люди, как Гныщевич и отличники, сосуществовать мирно и параллельно, слишком уж они разные в одних вопросах и похожие в других. В желании оставить за собой последнее слово, например.
— Были тут недавно одни… — Гныщевич осёкся, поймав чересчур внимательный взгляд Скопцова, но дух не растерял: — Становитесь в очередь, mes garcons. Перед вами в ней будет множество людей, которые тоже так полагают. И за вами место займут: минуты не прошло с того момента, как хэр Ройш высказал свою мысль, но — уверяю вас! — схожая id'ee успела посетить ещё какого-нибудь петербержца.
— То есть… Получается, вы сами признаёте, что в городе вас ненавидят, — Скопцов недоумённо поискал объяснений на лицах прочих отличников, — но это вызывает у вас смех?
— Ненавидят? Quelle absurdit'e. Любого, кто добился определённого положения, пытаются сместить. Это закон общества — и не такой уж дурной. Но в то же время, — лекторски пощёлкал языком Гныщевич, — любой, кто добился определённого положения, пытается его удержать. Это тоже закон.
— В каком хищническом мире вы живёте! — иронически вскинул брови Золотце. — А мы, наивные, прежде чем отправиться в путешествие, всё пытались выдумать такой разворот проблемы власти в Петерберге, который бы никого не соблазнял на эти ваши хищные штучки — сместить, подвинуть, перехватить…
Чтобы танцевать с градоуправцем могли вы одни — о, это Гныщевич уже сообразил. Ему по-прежнему не удавалось взять в толк, почему хэр Ройш или даже все отличники разом попросту не назначили петербержской властью себя, но смысл слов Золотца он уловил вполне.
Да только ce n'est pas vrai, неправда это. Ум свой и тело надо держать в тонусе, а сильнейший есть лишь там, где ежедневно отстаиваешь права на собственный кус.
К счастью, никакие любители формуляров не в силах переменить это свойство человеческого общества.
— Вы думаете, графа бы сместить не попытались? — повторил Гныщевич золотцевское движение бровями. Здесь, кстати, пригодился бы рассказ о генеральских затеях, вот только пятеро молодых людей, собравшихся в лекционном зале, давно уже не были студенческими приятелями, а в хищническом мире такими тайнами не делятся с кем попало.
— Это непринципиально, — хэр Ройш сложил пальцы. — Вы, господин Гныщевич, бесспорно, талантливы в определённых областях — мы это видим, не сомневайтесь. Но вам не место во главе города, а вашим талантам найдётся лучшее применение. Сколько бишь европейских языков вы знаете?
Гныщевич с неудовольствием подловил себя на раздражении. Мальвин — совершенно не демонстративно, а будто бы в задумчивости — поднялся со скамьи и принялся прохаживаться по залу.
Раздражала эта утомлённая, grimaci`ere манера. И ещё раздражало, что отличники нападали, а Гныщевич вынужден был защищаться. Может, следовало напасть на них первым?
Но — quelle ironie! — нападать совершенно не хотелось — ни прежде, ни теперь. Йорб, да не тронет леший его душу, говорил, что кружку отличников безразлично, кому передать Петерберг, а Гныщевич готов был даже пожелать им удачи на иных пастбищах. У них не имелось причин враждовать, но они как-то сами собой оказывались друг к другу в оппозиции.
Что с таким противоречием делать, Гныщевич не знал.
— Кто же будет править Петербергом, если не я? — поинтересовался он, не теряя ласковой улыбки. Хэр Ройш отмахнулся:
— Нашлись люди до вас, найдутся люди после вас.
— Будет ли там чем править, если править будете вы? — подал голос Мальвин, замерев на полушаге. Il semblait que он в самом деле думал вслух.
Сейчас будет первый виток — рассказ о том, что Гныщевич плохой градоуправец. Что брехня, поскольку градоуправец он хороший. Это признают даже те, кто его не любит.
— Чем меньше меня будут смещать, тем больше останется.
— В этом-то всё и дело, — Мальвин с готовностью кивнул. — Разумно ли доверять некую ценность человеку, если для этого человека главная ценность — он сам? Пример доверившегося вам графа Метелина не слишком воодушевляет.
Это сбило Гныщевича с толку. Припоминать Метелина было приемлемо для аферистки Брады, но как-то неожиданно мелко для кружка отличников.
— Ah, bon? — Гныщевич ехидно прищурился. — Неужели? Напомните-ка мне, когда это я поступал с ним или его имуществом не самым рациональным образом?
— Вы его убили из-за завода, — Скопцов всё не знал, куда пристроить руки.
— Я его убил из-за того, что он стрелял в графа.
— Стрелял. Напомнить вам, какое именно помрачение на него нашло? — ощерился Золотце.
— Давай, напомни.
— Вы так нехитро защищаетесь или в самом деле не видите, в чём состояло ваше участие в судьбе графа Метелина? — вернулся к столу Мальвин, но не сел, а упёрся в него забором пальцев, навалившись вперёд. — Господин Гныщевич, вся история ваших удач шита белыми нитками — не требовалось даже читать те памятные последние письма, чтобы уловить суть связывавшей вас договорённости. Верно ли мы понимаем, что, передавая под ваше управление завод, граф Метелин фактически взял с вас обещание помочь ему… кхм, — он поискал слово, — погубить себя? Причём не просто погубить, а погубить предельно конкретным способом, чтобы достичь конкретных же целей?
Откуда им было это знать, Гныщевич не представлял. Желаний Метелина не ведал даже сам Метелин.
И в некотором смысле — по официальной форме — Мальвин был, конечно, прав. Да, Гныщевич обманул Метелина. Потому что, передав завод под управление Гныщевича, Метелин вверил ему не только корпуса и набор станков. Метелин вверил дело.
Чего стоит маленький обман перед лицом большого дела?
— Пусть плюнет в меня тот, кто скажет, будто я ему не помогал, — хмыкнул Гныщевич, но сам заметил, что звучит вовсе не так насмешливо, как хотелось бы.