Пёсий остров
Шрифт:
Он достает красный паспорт с белым крестом.
— Швейцарский? — спрашивает Штурман и указывает на Гектора жестом недоверчивого таможенника. — Из кантона Швиз? Или как это произносится? Я тебя умоляю. Ты такой же швейцарец, как и я, верно?
— Пистолет выстрелил случайно, — заплетающимся языком оправдывается Гектор. Эмерсон дал ему какое-то питье, чтобы утихомирить боль. Теперь голос Перехватчика звучит так, будто он говорит из-за стенки. На его подбородке слюна. — Мы ничего не собирались у вас забирать.
Штурман проверяет пистолет и качает головой так сильно, что кредитки вокруг его шеи издают пластмассовый шелест.
— Зато я знаю, кто ты такой, мой мальчик. У этой штуки нет ни одной металлической части. Она маленькая и дорогая, и пронести ее можно где угодно. Ты пронес ее через таможню. Ты не курортник, нет-нет. А кто же ты?
— Он просто человек, которого я встретил на пристани, Питер.
Якоб старается говорить спокойно. Но в комнате его как будто не слышат. Руки Гектора пытаются высвободиться из-под клейкой ленты. Белый бинт вокруг его щиколотки темнеет, и что-то течет по ноге.
— Скажи мне, Ханнес Цвингли, — дразнится Штурман, листая паспорт Гектора и морщась под воротником кофты. — Как там лыжный курорт в… например, в Гольдау? Куда лучше отвезти жену и детей?
Его зрачки горят как угольки, превращая бронзовые тени в смоль. Он не ждет ответа. Он хочет унизить Гектора. Он хочет, чтобы его уважали.
— Голова болит, — жалуется Гектор. — Что было в этом…
— Ты даже не помнишь, из какого города ты предположительно родом, не так ли? — допытывается он, моргая. — Кто ты, демон? Или божий ангел смерти? Тебя послали сюда наказать меня за то, что я сделал?
— Что ты сделал? — спрашивает Якоб, ощущая дыхание смерти, рыскающей поблизости. Он вспоминает чувство, охватившее его в самолете. Эхо. Призраки.
— Расскажи мне, Питер.
Гектор роняет голову на грудь. Он пытается ее снова поднять, но не может.
— Мне нехорошо, — говорит он.
Глаза Штурмана блестят. Он качает головой, как будто прислушиваясь к кому-то невидимому, и жестокость в них тускнеет. Теперь через край паспорта смотрит испуганный мальчик.
— Или ты капитан Петреус? — шепчет он Гектору, пятясь к стене.
— Кто такой Петреус? — не успокаивается Якоб, пододвигаясь поближе к пистолету, лежащему перед стариком. Еще несколько секунд. Пусть говорит дальше. — Это твой друг?
Изменчивые пески в сознании короля в один миг отступают, и он снова чувствует запах ухоженных роз, соединяющих его прошлое с настоящим всех присутствующих. Он поднимает взгляд и хватает пистолет раньше, чем Якоб успевает положить на него руку.
— А ты, — говорит он, указывая на Якоба пистолетом в ничуть не дрожащей руке, — получил любовную записку, верно? — Штурман поворачивается к Селесте и одаривает ее полным презрения взглядом. — От своей подружки?
Якоб чувствует, как страх покидает его. Если Авраам и сидит на его плече, шепча очередное бессмысленное предупреждение, то Якоб его не слышит. Разбитый локоть тоже молчит, и Якоб дышит спокойно, думая о Лоре. Может быть, мы скоро увидимся, любимая, думает он, гадая, почувствует ли боль. Он столько раз уворачивался от смерти, что она перестала его впечатлять.
— Люди беспокоятся о Селесте и Эмерсоне, Питер, — говорит Якоб, подходя так близко к Штурману, что видит засохшую кровь, где тот порезался во время бритья. — И о Памеле тоже. Я пришел за ними. Давай поговорим про Памелу, Питер. Давай?
— Не слушай его! — кричит Эмерсон и сбивает Якоба с ног, не дожидаясь приказа. Он заносит пустую бутылку из-под вина, чтобы ударить его еще раз. На его сожженных солнцем щеках горят слезы.
— Ты пришел забрать мою семью! — негодует Штурман. Его подбородок начинает дрожать, и он взводит курок на пистолете. — Как ты можешь… Почему люди так жестоки?
— Ударить его снова, Питер? — спрашивает Эмерсон, чьи слезы сами не знают, высыхать или продолжать литься. Потому что их хозяин в таком же смятении.
— Сперва положи паспорт, куда следует, — велит Штурман. Он смотрит в абсолютной тишине, как Эмерсон открывает сундук в углу, аккуратно кладет внутрь фальшивый документ Гектора и тщательно запирает сундук. Дыхание Гектора становится прерывистым.
— Взлетное поле, — произносит Якоб, потирая голову и пытаясь подняться. — Вы ее где-то там держите, да? Мы слышали крик.
— Я ничего не слышал, — бормочет Гектор, стараясь удержать язык во рту. Он смотрит на пистолет в руках Штурмана. Его зрачки огромны, как монеты. — Горло… Я начинаю… Можно мне воды?
— Взлетное поле, Питер, — продолжает Якоб, позволяя злобе разогреть ушиб за ухом и пересилить боль. — Ты ее держишь где-то под землей. Если будет сильный дождь, она там скоро утонет. Ты об этом подумал? Я не хочу забирать твою семью. Ты сам их убиваешь, одного за другим, не так ли? Тебе не обязательно это делать. Давай я помогу тебе.
Такой наглости в присутствии единовластного короля Пёсьего острова не позволял себе никто. Даже те, кто знал, что им предстоит умереть. Даже фонари перестают трещать и висят в полном молчании, ожидая, как король отнесется к оскорблению Якоба. Селеста сжимает кулаки. Ее губы сжаты так плотно, что кажется, будто ее рот кто-то нарисовал карандашом.
Штурман потирает лоб, как будто пытаясь что-то вспомнить. Никто в комнате не знает, что пески пустыни снова наступают на его измученный разум, накрывая ароматные цветы, которые он взращивал целую жизнь. Он моргает. Улыбается. И снова смотрит глазами двенадцатилетнего.