Песнь дружбы
Шрифт:
— Зачем же вам мерзнуть? — говорил им Герман. — После обеда Антон починит дверь, и тогда сквозняка не будет. Дайте только срок, теперь здесь с каждым днем будет становиться все лучше!
5
Целую неделю трудились они не покладая рук на развалинах дома. Уже видно было, что здесь работают люди, умеющие взяться за дело. Между отдельными кучами были проложены узкие дорожки; теперь по крайней мере можно было опять передвигаться по двору.
Все эти дни стоял туман. Временами в его бездонной глубине появлялось серебряное мерцание; казалось, какой-то сверкающий огонь хочет прорвать туман. В такие минуты они видели, как за грудами развалин
— Я уж думал, что солнышко выглянет, — ворчал про себя Антон, — а оно опять раздумало.
Он говорил сам с собою и не ждал ответа. Они работали молча, каждый был занят своими мыслями. Словно стук, дятла, раздавались удары молотка: Карл-кузнец равномерно и терпеливо обивал свои кирпичи. Работы ему должно было хватить еще надолго, и она нравилась ему. Каждые два часа появлялся Рыжий с тачкой, нагруженной камышом. Сначала слышалось поскрипывание его тачки, потом и сам он выплывал из тумана. Он натаскал уже целую груду. Герман с удовлетворением следит, как она растет. Из камыша можно много чего сделать. Он годится на подстилку в хлеву, на утепление сарая, на кровлю. Когда Рыжий управится с камышом, Герман поручит ему нарезать ивовых прутьев. Для них он тоже придумал применение. В сущности, дела совсем не так уж плохи. Нужно только умело использовать то немногое, чем он располагает. Герман за все эти дни не произнес почти ни слова, ни на кого не смотрел, он был погружен в свои мысли: так, значит, итак, и так. Он еще не знает отчетливо, чего хочет, но мысли копошатся в его мозгу. Он размышляет медленно, но ему с каждым днем все яснее становится лежащий перед ним путь.
Антон отпиливал от бревен обуглившиеся концы.
— Мерзнуть в эту зиму мы уж, во всяком случае, не будем! — закричал он и весело рассмеялся.
Герман проворчал что-то. Ему было неприятно, что Антон то и дело заговаривает об «этой зиме». Друзья могут оставаться здесь сколько хотят, он ничего не имеет против, даже наоборот. Но все же ему не по себе. Ведь не может же он требовать от них, чтобы они жили с ним среди этих развалин, да еще впроголодь. По совести говоря, он просто не вправе задерживать их здесь хотя бы на один день.
— Ястреб! — закричал Антон, указывая вверх. — Как низко летит!
Герман старался разобраться в путанице обуревавших его мыслей. Но так трудно привести их в порядок, когда этот Антон болтает без конца!
Как сможет он весной вспахать поля без лошадей? Как сеять без семян? Иной раз он вдруг просыпается среди ночи, мучаясь сознанием своего полного бессилия. Он — выжатый лимон, от которого осталась одна кожура, он — ничто: его можно вышвырнуть, зарыть в землю, в нем больше нет жизненных соков. Он, правда, мог бы поговорить со своей теткой Кларой, у которой усадьба в Нейштеттене. Быть может, она дала бы ему хоть совет или смогла бы ссудить его парой лошадей и семенами?
Бабетта каждый день твердит, что он должен сделать визиты в Хельзее. Ох, Бабетта права! Ему давно бы уже следовало навестить старика Шпана, лучшего друга отца, а то, что он еще не повидал Христину Шпан, это уж никуда не годится. Они, разумеется, давно знают, что он вернулся, и Христина знает это. Но неужели же они не понимают, что он просто не может отлучиться, пока здесь не будет приведено в порядок хотя бы самое необходимое. Порой у него мелькала мысль, что Христина могла бы зайти к ним — ведь раньше она часто навещала Бабетту. Но нет, нет, сюда ей заходить нельзя, а то о ней невесть что скажут… ну конечно, сюда она прийти не может.
Теперь он твердо решил навестить Христину завтра, самое позднее — послезавтра. А друзья? Что ему делать с друзьями?
Ведь он никак не ожидал, что дело примет такой оборот, что здесь, в Борне, произойдут такие резкие перемены. Чего они только не пережили на фронте; в один прекрасный день их блиндаж разворотило снарядом, — тогда-то и произошло несчастье с глазами Карла; целый день просидели они, скорчившись, в темноте и чуть не задохнулись. Выбраться на волю им помог второй снаряд, разметавший остатки блиндажа. Герман лежал, потеряв сознание, зажатый между бревнами. Друзья спасли его. Такие случаи бывают на фронте ежедневно. Он подробно сообщил обо всем отцу, и тот начал слать длинные письма: привези их с собою, твоих друзей, этих храбрецов, этих героев, твоих спасителей! Я хочу с ними познакомиться! Они будут моими гостями, они останутся сколько захотят — навсегда, если пожелают, я дам им землю. Во всяком случае, они должны несколько месяцев отдохнуть и поправиться. И в конце неизменно повторялся рассказ о жирной свинье и дюжине бургундского.
Да, так должно было быть, так хотел отец. Все вышло иначе, чем он предполагал! Герман обратился за помощью к соседям; ему было нелегко, но он сделал это ради друзей. Соседи ссудили его кое-чем, хотя сами располагали немногим. У него еще полная яма картофеля— и это все, а впереди долгая зима! Ничего, ничего не может он предложить друзьям! Они спят на соломе в прачечной и мерзнут. Нет, он не смеет задерживать их ни одного дня. Они хорошие мастера, они везде найдут себе работу. Так обстоит дело — пусть это тяжело, но это так. Он должен сказать им всю правду, это его долг.
Не проходило дня, чтобы Герман не делал попытки намекнуть на скорую разлуку, но друзья, по-видимому, не хотели его понимать.
Лицо Германа было задумчиво и сумрачно. Еще и другие заботы удручали его. Антон починил дверь хлева, но в нем было по-прежнему холодно. Что будет, если ударят морозы? Да, забот было немало.
Герман осмотрел старый свинарник, построенный из камня. Крыша сгорела, но стены были в полметра толщиной и без изъянов. Нельзя ли перевести скотину сюда? А в сарае устроить временное жилье? Все это нужно трезво, по порядку обдумать. А завтра он обязательно навестит Шпана. Иначе что в конце концов подумает о нем Христина?
В дверях показалось доброе круглое лицо Бабетты. Она визгливо закричала:
— Суп готов!
Это был неизменный молочный суп с накрошенным в него хлебом. Краснушка давала четыре литра молока в день, этим они и питались.
6
Бабетта была глубоко несчастна. Ей нужно было обсудить с Германом очень многое, но он совершенно не слушал ее и большей частью даже не отвечал.
— Я просто не узнаю его, этого Германа! — жаловалась она. — Вот он опять торчит во дворе и не идет к столу! Он ни о чем не спрашивает, ничего не говорит, все думает, думает день и ночь. Посмотрели бы вы на него раньше! Это была сама жизнь. Душа радовалась, как только он появлялся на пороге. О, боже милостивый!
Она месила на столе огромный ком теста, мужчины сидели вдоль стен с тарелками на коленях и хлебали суп.
— Потерпи немного, Бабетта, — заметил Ганс. Карл-кузнец кивнул.
— Мы знаем его лучше, — сказал он. — Его не так-то легко осилить, он упрям. Да, очень упрям, это верно!
Рыжий собрался было тоже что-то сказать. Он дул на горячее молоко в своей тарелке так усердно, что его рыжая борода развевалась, обнажая вздутые багровые губы. Но как раз в ту минуту, когда он собрался открыть рот, чтобы заговорить, Антон внезапно выпрямился и закричал во всю глотку: