Песнь Гнева

Кадышева Дарья

— Но человек слишком жесток. Он губит природу.

— Скорее ты губишь природу. Ты уничтожил целый остров.

— Природа была создана Хаосом, разве ты не знаешь? Весь ваш мир из него создан. А вы так его боитесь, ненавидите, запрещаете… Он — ваш бог, — спокойно проговорил Катэль.

— Нет.

— Да. Сама магия и то, что вы называете Первоначалом, появились, когда между этим миром и Эстомасом возник Разлом. Все, что ты так любишь и защищаешь, как и все Стражи, вышло из этого Разлома.

— Я не верю.

Катэль закрыл глаза

и откинулся на спинку кресла.

— Если повезет, ты познаешь эту истину, — сказал он. — Даже илиары оказались против меня. А я мог бы предложить им куда больше, чем они смогут когда-либо достичь. Да, их гены схожи с генами людей, но все-таки они годятся для лучшей участи. А они объединились с моим врагом. Невероятно, до каких масштабов может вырастать глупость.

— Могу поговорить с моим отцом. Он имеет большое значение среди илиаров, — ляпнула Лета, но Катэль шутку не оценил.

Он внезапно встрепенулся, открыл глаза и сел прямо.

— Скажи мне, прелестное дитя, — прошептал он. — Достоин ли я по твоему мнению смерти?

— Да.

— Тогда иди.

— Что?

— Жизнь такого уникального создания, как ты, слишком ценна, чтобы кто-либо распоряжался ею, — Катэль встал с кресла. — Мсти за своих близких, керничка. И защищай то, что осталось от того прежде восхитительного мира волшебных существ и нечистой силы. И помни, что ты должна бороться за свою жизнь.

— Ты отпускаешь меня?

— Да. И благодарю за беседу.

— Ты бы и моих воинов отпустил бы, — осторожно проговорила Лета.

— Могу тебя заверить, они уже идут в нашу сторону, свободные от пут, которыми я приказал их связать, — сказал Катэль и подал ей руку. — Я не видел, чтобы люди в их одежде нападали раньше на Орден. Значит, они такие же, как и ты, нейтральны ко всему происходящему.

«И тут я почти поверила, что ты и твой Орден — хорошие ребята, — мысленно хмыкнула Лета. — Почти».

Она взялась за его руку, и он помог ей покинуть кресло. От чая во рту остался приятный привкус. Катэль повел ее к выходу с поляны.

Остановившись перед зеленой ольхой, Катэль повернулся Лете. В его руках появился Анругвин. Лета издала удивленный возглас.

— Таким фокусам даже высших магов не учат, — сказал чародей и вложил ей в руки клинок. — Береги этот меч, ибо он еще сыграет свою великую роль.

Они продолжили идти, пока Катэль вновь не застыл.

— Дальше я не пойду, — проговорил он. — Иди вперед и встретишься со своими друзьями. Держись ближе к березам, тогда и найдешь свой лагерь. Но, думаю, ты помнишь это сама.

«Он и об этом знал».

Лета вернула меч в ножны и посмотрела на чародея, даже не думая о том, чтобы заговорить первой.

— В другом времени и при иных обстоятельствах у нас бы состоялось больше подобных разговоров, — сказал Катэль, отвесив учтивый поклон головой. — Ну, прощай, Лета.

— Прощай, Катэль.

Небо посветлело, но недостаточно, чтобы подарить прекрасное теплое утро. Это даже не было похоже на рассвет. Скорее на солнечное затмение — мрачно, холодно и серо.

Когда Лета отвела взгляд от неба, на месте, где стоял чародей, ничего не было. На поляне вдали исчезли стол и кресла, свечи, исчез эфирный запах, вскруживший девушке голову. Исчез даже привкус чая. Остались лишь лиловый багульник и низенькая ольха. Но, Лета могла в этом поклясться, она услышала где-то среди деревьев звонкий смех Катэля Олия Глэна Аррола.

Он был Безумцем… Но так ли безумен тот, кто жаждет совершенства? Из-за него страдали и гибли невинные, а нельзя ли того же сказать о ней самой? Скольких Лета погубила ради достижения своих целей, ради своей защиты, однако ради и… удовольствия?

Ей стало мерзко. Убивать для нее стало простым занятием, которое никак не трогало и не волновало ее душу. Постепенно ей это начинало нравиться. В ней была воспитана ненависть к людям, безразличие ко всем, кроме ее близкого круга и того, что волхвы поручили оберегать.

Поэтому она не бросилась с кулаками на Катэля, поэтому улыбалась и задавала ему вопросы. Она его понимала, а на мир, что все так пытались спасти, ей, в общем-то, было плевать. Она говорила правильные вещи, рассуждала о том, что в ненависти нет ничего хорошего, что она только губит… Но в мыслях у нее было все по-другому.

Лета пошла вперед, без особого труда ориентируясь в пространстве. Когда замелькали березки, она засомневалась, а так ли правильно она шла. Ей же нужно было сначала встретить миротворцев. Но они нашлись скоро сами, встретившись ей у ручья, который служил границей между безопасной для них территорией и той местностью, где могли проходить лутарийцы.

— Госпожа Лета? Вы целы?

Миротворцы Ияна выглядели напуганными и помятыми, но невредимыми. Как и сама Лета.

— Вполне.

— Что это было? Чтоб меня черти взяли! — выругался один из них.

— Они и взяли тебя, Изеч.

Тут Лета все-таки убедилась в том, что ей не почудилось все произошедшее. По крайней мере, не только ей одной. От осознания, что галлюцинации были коллективными, становилось не так страшно.

— Орден, — ответила Лета отрешенно.

— Они… Они нас отпустили? Но почему?

— Мы не их враги.

Когда они добрались до лагеря, рассвело окончательно. Навстречу им вышел Иян — нетрезвый, растрепанный, все еще сонный. Они выбрали для своих палаток поросшую мелкими и сухими травинками низину, окруженную крепкими березами. Лагерь просыпался. Эльфы уже были на ногах и занимались тем, что искали хворост для костра. Сегодня на завтрак намечался суп с овощами и специями из эльфийских запасов. Миротворцы все еще спали, из некоторых палаток доносился громкий храп. Вчерашний вечер неожиданно завершился дружеской попойкой, на которой эльфы распевали свои длинные песни-легенды, посвященные Пирин`ан Дарос, а миротворцы обнимались с ними и говорили, что «остроухие все-таки отличные ребята».