Песнь Гнева
Шрифт:
— Катэль считал, что Создатель есть то же самое, что и Разрушитель, — добавил Лиакон. — Катросалифаль представляется бесплотным духом, с которым могут общаться только одаренные маги, каким и был наш известный психопат. Он собирался достигнуть бессмертия и могущества с помощью сил Хаоса и собрал подле себя немало последователей. Он планировал усовершенствовать себя и их с помощью теургии, создать расу, во многом превосходящую все существующие.
— Это мы знаем. Его идеи были отвергнуты королем, а сам он изгнан, — вставил Драгон. — Будет что-нибудь
— Сейчас, надо же красиво подвести к этому, — хмыкнул Лиакон. — В ходе своих экспериментов Катэль попытался призвать Катросалифаля, чтобы просить подарить ему и его адептам силу. В результате Катэль достучался, как он это понял, до могущественного духа Волака, одного из прислужников Разрушителя. Это привело к взрыву, уничтожившему все живое на Тор Ассиндрэль.
— Ах, так он все это время мечтал повторить это? — поинтересовалась Лета.
— Да, все эти годы, что он провел в заточении. Теперь он снова хочет это сделать. Разорвать границы нашего мира и Эстомаса. Призвать Разрушителя.
— Но ведь это все только религиозные догмы, — сказала Лета.
— Магия-то существует.
— Это другое. Касательно Хаоса… Его силы необъяснимы и могущественны, но никто не может с уверенностью сказать, являются ли они высшим разумом или же существуют как необузданные сгустки мощной энергии. Мне кажется, это все просто выдумки.
— Так или иначе, Катэль в это верит, — произнес Лиакон. — И он откроет своиврата. Или что он там пытается сделать… Все изменилось. Мы должны не просто схватить его, но и помешать ему повторить те ужасы, что случились на Тор Ассиндрэль. Говорят, его сила увеличивается. Если мы не справимся, погибель выйдет за пределы Скалистых островов.
— Не могу поверить, — выдохнула Лета с раздражением. — Как можно быть настолько умалишенным?
— Орден еще знамя придумал. Свое собственное, — внезапно подал голос илиар, сидевший напротив.
Он сидел, поджав под себя ноги, обгладывал косточку и слушал беседу.
— Да, — Лиакон прикрыл на секунду глаза. — Эльф выбрал своим цветом черный с красным. Тьма и кровь. Все закономерно
— И белый огонь на этом фоне, — дополнил илиар, бросив кость в костер.
— Причем здесь белый огонь? — спросила Лета.
— Эльфы называют теургию «белой тьмой». Потому что цвет заклинаний и прочих вещей, создаваемых с помощью нее, — серовато-белый.
— Так. Хватит с меня всего этого, — она встала. — А то еще идти будет страшно. Ночь. Скалистые острова. И этот псих где-то рядом.
— Он заперся в Сэт`тар Дарос, кроха. Не волнуйся, к нам он сегодня не придет, — усмехнулся Лиакон, обнажив клыки.
— Жуть, — буркнула Лета и направилась к кожушку, у которого лежали ее меч и куртка.
Драгон догнал ее и помог одеться.
— Тебе не стоит бояться, — сказал он и подал ей Пчелу. — Я видел Лиакона и его охотников в деле. Их стрелы не знают промаха.
— Он настаивал на том, чтобы мы отправились Китривирию, да? — спросила она, взглянув на Лиакона издалека.
— Я сказал ему, что ты не хочешь.
Лета перевела взгляд на Драгона.
— И давно ты знаешь его?
— С тех самых пор, как познакомился с твоим отцом.
— Ты скучаешь по нему?
Драгон промолчал.
— Ответь. Пожалуйста.
— Мы были друзьями. Конечно, я тоскую по нему временами, — сказал он наконец. — Когда Твердолик объявил охоту на нас, Мари не хотела просить о помощи. Она считала, что мы сами справимся. И я уступил. Хотя я должен был силком посадить ее на корабль с Дометрианом, и она была бы сейчас жива. А ты была бы с родной матерью и отцом.
— Как презираемый бастард.
— Нет. Как ребенок, которого любил царь. А я уж в этом не сомневаюсь… И после смерти Мари я должен был отдать тебя твоему отцу. Но… Разве я мог добровольно отказаться от частички той женщины, которую любил когда-то больше жизни?
Лета молчала, слушая Драгона и не отрывая от него взгляда. Глаза ее светлели с каждым днем, наливаясь золотистым светом.
— Я не хотел тебе рассказывать, кто ты. Но должен был. Я хотел соврать тебе, что ты моя родная дочь. Я лишил тебя нормальной жизни.
— Нормальной? У таких, как я, никогда ее не бывает. Если бы я осталась с Дометрианом, меня бы многие презирали. Ненавидели. Возможно, хотели убить. А ты избавил меня от этого. Стал мне отцом. И ты будешь им всегда, — Лета обняла его, и в руках Драгона она снова казалась маленькой девочкой.
Но когда она отстранилась, она была взрослой. Уверенной. Самостоятельной. Он не переставал удивляться тому, как быстро Лета выросла.
— Ты ведь даже не знаешь, — сказал Драгон. — Быть может, тебе бы было лучше там.
Лета покачала головой и отпустила его руку.
— Вряд ли. Меня ведь назвали неестественным порождением зла, выродком.
— Не ты в этом виновата.
— Я знаю. Но от этого не легче.
***
За окном быстро стемнело. Марк задвинул шторки и вернулся к кровати. Он сел, почувствовал под собой выпиравшие пружины и решил, что скажет об этом трактирщику, когда будет съезжать. Его излюбленный «Очаг» не должен был предоставлять гостям такие кровати. Этот трактир прочно стоял в списке самых лучших в Тиссофе. Правда только, в личном списке Марка.
Он бросил взгляд на дверь и удостоверился еще раз, что она была заперта. Затем он посмотрел на Иветту.
Она сидела за небольшим круглым столом, сдвинув его на середину комнаты. На столе были разложены свечи, окружавшие карту. Марк отчетливо различал похожий на полумесяц Иггтар и огромную, на половину карты, Великую Землю. Золотые Земли примостились ближе к углу, этот материк был несколько больше, чем Иггтар, но очень далеко. Жемчужное море, которое разделяло Великую Землю и Иггтар, покрывали острова, большие и маленькие: Пирин`ан Дарос, Тор Ассиндрэль, острова Маверика. Вверху карты расположились длинные и узкие Драконьи Хребты — бесплодный скалистый остров, место гибели и вечной зимы.