Песнь крови
Шрифт:
– Ваш бог? Он сказал вам, что я приду сюда?
– Он не «мой бог»! Он – Отец Мира, кто сотворил все сущее и ведает все и вся в любови Своей, даже таких еретиков, как вы. Я же благословлен Его голосом. Он предупредил меня о твоем приходе и о том, что твое искусство владения клинком, дарованное Тьмой, погубит меня, однако я, в грешной гордыне своей, возжаждал встретиться с тобой лицом к лицу без этих уловок. Он привел меня в миссию, где я нашел эту женщину. И все вышло так, как Он и предрекал.
– А то, что вы убьете своего отца, он вам
– Моего отца…
Взгляд Мустора сделался уже не таким уверенным, он заморгал, лицо у него сделалось настороженным.
– Мой отец сбился с пути. Он отвернулся от любви Отца Мира.
– Но от вас-то он не отвернулся. Ведь он отдал вам эту крепость, не так ли? Он давал вам пропуска, чтобы вы могли благополучно добираться сюда. Он даже открыл вам величайшую тайну вашего рода: тайну подземного хода под горой. Он сделал все это, чтобы вы были в безопасности. Вам можно лишь позавидовать – он так вас любил! А вы отплатили ему клинком в сердце.
– Он уклонился от закона Десятикнижия. Его терпимость к вашему еретическому владычеству нельзя было сносить вечно. У меня не оставалось выбора, я был вынужден действовать…
– Странный же это бог: он так вас любит, что заставил убить родного отца!
– Молча-ать! – заорал Мустор почти рыдающим голосом. Он отшвырнул сестру Шерин и принялся наступать на Ваэлина, направив на него меч. – Заткни свою пасть! Я знаю, что ты такое! Не думай, будто Он мне не сказал. Ты – приверженец Тьмы. Ты чураешься любви Отца. Ты ничего не понимаешь!
Однако мелодия песни крови так и осталась прежней, даже когда клинок узурпатора завис в пяди от груди Ваэлина.
– Готов ли ты? – спросил Мустор. – Готов ли ты умереть, Темный Меч?
Ваэлин обратил внимание на то, как дрожит острие меча, на влажную красноту глаз Мустора, на то, как он стискивает зубы…
– А вы сами готовы убить меня?
– Я сделаю то, что должен!
Голос у Мустора сделался хриплым, он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы. Теперь он дрожал чуть ли не всем телом, грудь у него вздымалась – Ваэлин видел человека, борющегося с самим собой. Острие клинка колебалось, но не двигалось ни вперед, ни назад.
– Прошу прощения, милорд, – сказал Ваэлин, – но, сдается мне, у вас не осталось сил убивать.
– Всего одного человека, – прошептал Мустор. – Всего одного, Он так сказал! И тогда я наконец обрету покой. Предо мной наконец отворятся Вечные равнины, которые прежде были закрыты для меня.
Из-за двери донеслись первые звуки боя, гул встревоженных голосов, вскоре потонувший в топоте кованых копыт и лязге стали.
– Что?! – Мустор, похоже, был ошеломлен, его взгляд заметался между Ваэлином и дверью. – Что это?! Ты пытаешься меня отвлечь неким Темным наваждением?
Ваэлин покачал головой.
– Мои солдаты штурмуют крепость.
– Твои солдаты? – На лице Мустора отразилось глубокое замешательство. – Но ты же явился один! Он говорил, что ты явишься один.
Мустор уронил руку с мечом, отступил на несколько шагов, взгляд сделался отстраненным, рассеянным.
– Он говорил, что ты явишься один…
«Убей его! Немедленно! – крикнул голос изнутри Ваэлина, тот голос, который, как он думал, навсегда остался в Мартише, голос, который непрестанно измывался над его приготовлениями к убийству Аль-Гестиана. – Он в пределах досягаемости, отбери меч и сверни ему шею!»
Голос был прав: убить его сейчас было бы проще простого. Безумие или замешательство, владевшее мыслями Мустора, сделало его беззащитным. Но песнь крови по-прежнему оставалась неизменной… А его слова вызывали слишком много вопросов.
– Вас ввели в заблуждение, милорд, – мягко сказал Ваэлин Мустору. – Кому бы ни принадлежал голос, звучащий в ваших мыслях, он вас обманул. Я пришел сюда с целым полком пехоты и отрядом конных братьев. И я сомневаюсь, что моя смерть – или чья бы то ни было еще смерть – приобретет вам место Вовне.
Мустор пошатнулся, едва не рухнул на пол. Он застыл – всего лишь на миг, – но то был миг полной неподвижности. Он стоял, словно высеченный из льда. Когда он снова пришел в движение, смятение, искажавшее его черты, исчезло. Теперь перед Ваэлином стоял человек, полностью владеющий собой. Одна бровь у него была вскинута, насмешливо и изумленно, но в глазах стояла холодная ненависть. И из уст Мустора зазвучал голос, который Ваэлин уже слышал прежде, спокойный и уверенный:
– Ты не перестаешь удивлять меня, брат. Однако это ничего не меняет.
А потом все исчезло. Лицо Мустора вновь превратилось в ту же искаженную смятением маску, что и несколькими секундами раньше. Ваэлину было очевидно, что Мустор понятия не имеет о том, что только что произошло. «Нечто поселилось в его душе, – осознал Ваэлин. – Нечто, способное говорить его устами. А он даже не знает об этом».
– Хентес Мустор, – сказал он, – вы призваны по королевскому слову предстать перед судом по обвинению в измене и убийстве.
Он протянул руку:
– Ваш меч, милорд!
Мустор посмотрел на меч, который держал в руке, повернул клинок так, что он сверкнул в свете факелов.
– Я уж его отмывал-отмывал. Часами его чистил. А кровь все равно видно…
– Ваш меч, милорд! – повторил Ваэлин и подступил ближе с протянутой рукой.
– Да уж… – слабым голосом произнес Мустор. – Лучше заберите его…
Он перехватил меч и протянул его Ваэлину рукоятью вперед.
Раздался звук, как хлопанье крыльев ястреба, в щеку Ваэлину дунуло ветерком, сверкнула вращающаяся сталь. Песнь крови взревела – все неправильно, опасность! – так, что Ваэлин пошатнулся от неожиданности. Он машинально вскинул руку к пустым ножнам за спиной и почувствовал себя полностью, абсолютно беспомощным, увидев, как секира вонзилась прямо в грудь Хентесу Мустору. Удар был так силен, что Мустора подбросило в воздух и он распластался на полу с распростертыми руками.