Песнь крови
Шрифт:
Ваэлин ничего не ответил, и мастер искоса взглянул на него.
– Должен сказать, я удивлен, что ваша песнь привела вас сюда. Вы ведь не можете не знать, что вторжение обречено.
– В последнее время моя песнь была… несколько неустойчива. Она уже давно мне ничего не говорила. Она молчала больше года, пока я не услышал ваш голос.
– Молчала…
Ам Лин был как будто шокирован. В его взгляде появилось любопытство.
– На что это было похоже? – спросил он едва ли не с завистью.
– Как будто руки лишился, – честно ответил Ваэлин, впервые осознав всю глубину потери,
– Ну вот! – Ам Лин раскинул руки. Они пришли в глубину мастерской, где стоял большой верстак, на котором было аккуратно разложено головокружительное множество инструментов: молотков, молоточков, резцов и еще каких-то странных приспособлений – Ваэлин даже не знал, как они называются. Поблизости стояла лестница, приставленная к большой глыбе мрамора, из которой частично проступала готовая статуя. При виде ее Ваэлин изумленно вскинулся. Морда, уши, искусно вырезанная шерсть, и глаза, эти незабываемые глаза. Песнь звенела отчетливой, теплой мелодией узнавания. Волк. Волк, спасший его тогда в Урлише. Волк, который предостерегающе завыл под стенами Дома Пятого ордена, когда сестра Хенна явилась его убить. Волк, который не дал ему совершить убийство в Мартише.
– Ох…
Ам Лин с болезненной гримасой потер виски.
– Сильная у вас песнь, брат.
– Простите…
Ваэлин сосредоточился, пытаясь заставить песнь умолкнуть, но на это потребовалось несколько секунд.
– Это бог? – спросил он у Ам Лина, глядя на волка.
– Не совсем. Это один из тех, кого альпиранцы зовут Безымянными, духами тайн. Волк фигурирует во многих историях о богах, имеющих имена, как проводник, защитник, воин либо дух-мститель. Но его никогда не называют по имени. Это всегда просто волк. Его боятся и почитают в равной мере.
Он пристально взглянул на Ваэлина.
– А вы его видели прежде, да? И не в плену камня.
Ваэлин заколебался, опасаясь открыть что-то лишнее этому незнакомцу – в конце концов, его песнь его чуть не убила. Но теплота приветствия собственной песни пересилила недоверчивость.
– Он меня спас. Дважды – от смерти, и один раз – от участи хуже смерти.
На лице Ам Лина на миг отразилось нечто похожее на страх, но он быстро заставил себя улыбнуться.
– Сказать о вас «интересная личность» – это, пожалуй, ничего не сказать, брат. Вот, это для вас.
Он указал на стоящий поблизости верстак, на котором покоилась мраморная глыба, а на ней – резец. Глыба представляла собой правильный куб белого мрамора, та самая глыба, которая явилась ему в видении, когда песнь Ам Лина его чуть не погубила. Ваэлин провел пальцами по ее гладкой поверхности.
– Вы добыли это для меня? – спросил он.
– Много лет назад. Моя песнь на этом очень настаивала. То, что покоится в этом камне, давно ждет вас, чтобы вы выпустили его на волю.
«Ждет…» Ваэлин приложил ладонь к камню и почувствовал, как усилилась песнь крови. В мелодии сочетались предупреждение и уверенность. «Ожидающий…»
Он взял резец, осторожно коснулся острием камня.
– Я этим никогда не занимался, – сказал он Ам Лину. – Я даже посоха толком вырезать не могу.
– Твоя песнь будет направлять твою руку, как моя направляет мою. Эти статуи созданы моей песнью в той же степени, что и моим мастерством.
Каменотес оказался прав. Песнь нарастала, отчетливая и звонкая, ведя резец по камню. Ваэлин взял с верстака молоток и ударил им по резцу, отколов кусочек мрамора с края куба. Песнь набрала силу, и руки заработали сами собой. Ам Лин и его мастерская словно растворились, работа поглотила Ваэлина. В голове не было мыслей, ничто его не отвлекало, остались лишь песнь и камень. Он не чувствовал времени, не воспринимал мир за пределами песни и очнулся, только когда его грубо встряхнули за плечо.
– Ваэлин! – Баркус тряханул его снова, видя, что он не реагирует. – Ты чем, вообще, занят?
Ваэлин посмотрел на инструменты в своих покрытых пылью руках, обнаружил, что его плащ и оружие лежат поблизости, хотя он даже не помнил, как их снимал. Камень заметно изменился: его верхняя часть теперь представляла собой грубо высеченный купол с двумя неглубокими впадинами посередине и слабо намеченным подбородком у основания.
– Стоишь тут, долбишь, без оружия, без охраны… – Баркус был скорее шокирован, чем рассержен. – Да любой проходящий мимо альпиранец может тебя прирезать, даже не вспотев!
– Я… – Ваэлин растерянно заморгал. – Я тут…
Он умолк, осознав, что любые объяснения бесполезны.
Ам Лин и женщина, отворившая ему дверь, стояли поблизости. Женщина гневно смотрела на двух солдат, которых привел с собой Баркус. Ам Лин держался спокойнее. Он лениво водил точилом по одному из своих резцов и слегка улыбался Ваэлину – в его улыбке виднелось нечто вроде восхищения.
Баркус перевел взгляд на камень, потом снова на Ваэлина, нахмурил свои лохматые брови.
– И что это такое будет?
– Неважно.
Ваэлин взял кусок холста и накинул его на камень.
– Что тебе нужно, брат? – спросил он, не сумев скрыть раздражения.
– Сестра Гильма тебя зовет. Она у губернатора.
Ваэлин нетерпеливо замотал головой и снова потянулся за инструментами.
– С губернатором разбирается Каэнис. Пошли за ним.
– За ним уже послали. Но ей нужен и ты тоже.
– Ну, с этим наверняка можно обождать…
Баркус стиснул ему запястье, наклонился к самому уху и прошептал два слова, которые заставили Ваэлина немедленно выронить инструменты и броситься за плащом и оружием, хотя песнь крови протестующе взвыла.
– «Красная рука».
Сестра Гильма стояла за воротами виллы. Подходить ближе она им запретила. Сейчас в ее голосе и наружности не было ни следа веселости. Лицо у нее было бледным, глаза, всегда такие блестящие, потускнели от страха.
– Пока только губернаторская дочка, но будут и другие.
– Вы уверены? – спросил у нее Ваэлин.
– Любого из членов моего ордена обучают узнавать эти знаки сразу после вступления. Сомнений быть не может, брат.
– Вы осматривали девочку? Дотрагивались до нее?